Ольга Тимофеева, спец.корреспондент«Репортаж» журнала «Русский репортер»
Когда мы собрались ехать на остров Русский, мы написали письмо в Минобороны. Мы думали, нужно какое-то специальное разрешение. Ведь это всегда был военный остров. Но нам сказали, ничего не нужно. Это теперь гражданский остров. Голос из Минобороны рассердился. Наверное, ему было за что-то очень обидно. Может за то, что почти 150 лет это был морской форпост и дальневосточный Кронштадт, а теперь туда приедут главы азиатских и тихоокеанских государств на саммит АТЭС. А потом — туристы: и начнут бродить по старым фортам, глазеть на лежащие на дне корабли и проигрывать деньги в новых казино
123456789…
Остров Русский находится в 25 минутах от Владивостока. Формально – это центр города, Фрунзенский район. Фактически – это остров, оторванный от города настолько, насколько и может быть оторван остров. Жители Русского не считают себя горожанами. По всему – они островитяне. Первое – это паром, на котором надо добираться до Владивостока. Из-за него островитян неохотно берут на работу в город: в плохую погоду может не прийти. Второе – жизнь, отличающаяся от городской настолько, насколько и может отличаться остров от города. Третье – дороги. По всему острову идет разбитая грунтовая дорога, которая во времена военных была, говорят, лучше.
Долгое время, вернее, всегда, здесь была самодостаточная военно-морская база. Здесь было все, чтобы жить, обороняться и защищать город. Теперь, когда большинство частей расформированы, остались только островки жизни. И разруха. Такая разруха, будто здесь прошла война и взрывались дома.
В такой обстановке заявления политиков о саммите АТЭС выглядят… причудливо. Основные объекты саммита должны расположиться на восточной стороне полуострова Саперный, на месте поселков Поспелово и Аякс. Здесь у полуострова очень красивый рельеф, похожий на букву W. Планы учитывают географию, но не учитывают демографию. Гостиницы и конгресс-центры, мосты и скоростные дороги ложатся на карту острова без оглядки на жителей.
Но пока мы еще не знаем всего этого и идем к острову первым паромом, на 7.20. Будний день, среда, людей немного. Холод сгоняет единственного рыбака в трюм (остров Русский славится своей рыбалкой, в любое время года). За 25 минут, что идет паром, светает. Из тумана проступают первые черты – сопки острова Русский. Мы еще не знаем, какой он. Мы еще не знаем, как он примет нас. Ждем…
Военный рай
На берегу нас встречает Олег Борисович Стратиевский. Он военный историк, он изучил здесь каждый сантиметр. Бывший военный ездит на большом потрепанном джипе. Джип здесь не роскошь, а просто Япония рядом. Олег Борисович заезжает в гараж залить бензин: заправок на острове нет. Мы садимся в машину и едем дальше. Не надо было спрашивать его про Гришковца…
— Здесь, на Русском, были когда-то пятнистые олени, — как раз рассказывал Олег Борисович. – Дикие козы, косули есть до сих пор. Уточки-мандариночки, они в Красной книге…
Но когда он слышит это имя, он взрывается:
— Я скоро выпущу книгу и там вспомню о Гришковце!
— Добрым словом?
— Нет! Он же выдумал, будто здесь..!
— А что, не было?
— Ну… из всей службы запомнить именно это!
Дело в том, что драматург Гришковец в 80−х годах служил на острове Русском. И в монодраме «Как я съел собаку» описал тяготы службы.
«Там, на Русском острове, все было – ритуал. Все было продумано и во всем была видна традиция. Издавна. Всегда! Но самым грандиозным действом был – «перессык»!» — вспоминает герой Гришковца, которому служба во флоте крепко двинула крышу.
Он все время сидит на сцене и вспоминает. «Мы бежали поротно, а все шумело и орало: «Быстрее, мля, вы че-е-е. А?! Вы ма-а… И… Бегом… еще бегомее, падлы, мля а-а-а…»
Короче, они строились у обрыва, до воды метра 4 или 5, и по команде… «Я знаю, почему на нас не напали никакие враги. Мы писали в море, каждое утро, и поэтому на нас не напали. Не по причине подлодок и ракет…»
Вот на что обиделся Олег Борисович.
— Ничего такого не было! – сердится он. – Подготовка специалистов здесь шла, нормальных советских мичманов! Купались утром в море – но это же хорошо!
Времена, когда остров был закрытым, военные вспоминают с ностальгией. Была чистота, порядок, косули подходили к человеку, в бухтах было полно трепангов и морского гребешка. Жизнь кипела, паром ходил до 11 вечера, и можно было успеть в театр. И к тому же этот рай на земле мог обороняться против всего вооружения НАТО 45 минут. В автономном режиме. Может, это легенда такая…
А с началом перемен случилась трагедия. В 90−х здесь умерли от голода четверо солдат. Их смерти прогремели по всей стране. Жители Русского, почти все в прошлом военные, не любят об этом вспоминать. Сюда прислали истощенных призывников, говорят они.
Здесь похоронили крепость
«Главная сила крепости не в мертвых камнях, бетоне и земле, а крепость в сердцах людей, защищающих ее», – сказал генерал-майор Ирман, комендант Владивостокской крепости.
Это было 102 года назад.
Русская история острова Русский началась еще раньше. Владивостокскую крепость начали строить в 1876−м. Остров Русский стал ее частью.
Олег Борисович берет нас на свою экскурсию. Вместе с нами – семья из Владивостока. «Мы 40 лет живем здесь, а ничего не знаем», — признаются родители. Их дочери задали доклад про Русский остров, и они отнеслись к этому серьезно.
Вот два здания царского госпиталя. Ближе к морю – корпус «для заразных больных». Стены снаружи есть, а внутри ничего. Госпиталь разрушается.
— Их хотел взять в аренду институт, но Минобороны не отдало, — говорит Олег Борисович.
— Развалины?
— Никто за исторические развалины не говорит – говорят о земле!
Олег Борисович опять сердится. Всю эту разруху он принимает как собственную слабость. И чувствуя ее как свою, начинает защищаться.
— В конце концов кто-то выкупил землю от госпиталя до пирса. Когда будет строительство, он просто дороже ее продаст… – говорит Олег Борисович, и смотрит направо: за окном машины подпрыгивает новый коттедж. – Что плохо, плана застройки острова нет. Первым делом здесь появятся дачки, и будет как везде: дачи, мусор. А был бы план, их нельзя было бы строить.
Мы едем к форту Поспелова. Может быть, самому знаменитому на Русском. Поспелов был гидрографом и служил на Балтике. Его друзья дали его имя форту, поселку и горе.
И по пути заезжаем на Новосильцевскую береговую батарею. Батарея есть, а пушек нет.
— А пушку сюда можно поставить?
— Поставить можно, а кто будет охранять? – говорит Олег Борисович.
— Утащат чугунную пушку?
Он опять сердится:
— Чугунную пушку не проблема сдернуть краном. У нас корабли режут, а вы говорите – пушка!
На бетоне цифры: 1901. Это первые бетонные строения в России. Плавные обводы, скругленные углы – чтобы снаряд при попадании не отбил кусок стены. Военные архитекторы тогда думали о людях.
— Многие не понимают, где же крепость, — говорит Олег Борисович. – Вместо башен – батареи. Вместо стен – земляная ограда. Двести лет русские учились у запада, и вдруг стали строить лучше. Построили так, что похоронили крепость! Крепость больше никто не строил.
И вот – Поспеловский форт. 1903 год. Подступы охраняют два земляных вала – между ними – ров. Ров прорезает бетонный коридор с косыми бойницами. До вала еще надо дойти через минное поле и «волчьи ямы» — ловушки для пехоты.
Это первый в мире укрепрайон.
Командир последним не бывает
Ворошиловскую батарею давно бы порезали на куски и сдали в металлолом. Если бы ее последним командиром не был подполковник Шабот. Он отбил ее от металлистов с дробовиком в руках. Сделал музеем. И стал младшим научным сотрудником.
– В 1997−м году сделали последний похоронный залп, и батарея как боевая единица перестала существовать, – говорит Георгий Шабот (ему 45 – а он совсем седой). – Все СМИ об этом объявили, и сюда ломанулись с турбинками, бензорезами, газорезами… Я бегал с дробовиком, ночевал здесь. В милицию пойду, а менты мне говорят: «У тебя ружье есть? Ну, стрельни!»
Трехствольные башни Ворошиловской батареи и на земле выглядят устрашающе, а когда-то ходили под флагом линкора «Полтава». Потом линкор постарел, их срезали и установили на Русском острове и в Севастополе. Свежевыкрашенные пушки смотрят на Японию. Японские туристы до сих пор боятся, что русские их отремонтируют.
— А стрелять они еще могут?
— Если припрет – да! Одна проблема – зарядов нет. Когда списывали, я просил хоть как-то спасти, хоть утилизовать, но приказ был: топить. Было очень обидно.
Еще командиру обидно за свой командный пункт, который он сохранить не смог. Он защищал батарею, а быть в двух местах сразу не научился.
— Когда я сказал: давайте поставим охрану, мне сказали: до свидания, товарищ! –переживает Шабот. – Нет, РЛС мы сдали, приборы управления стрельбой сдали, визир у меня на экспозиции стоит, единственно – дальномер не смогли сохранить. Цейссовская оптика, аналогов в мире нет. Дебилы – из-за 40 килограмм бронзы побили ее! Ну и пока я лежал в больнице, тут вскрыли башню, металл поворовали… Охрану мою забрали, поставили прапорщика. Я вернулся, а он мне инструкцию в лицо тычет: «подполковнику Шаботу не подчиняться».
— А в больницу из-за чего попали?
— Когда имущество вывозили, столько нервов потрепали, а язва – она же болит. Списывали столы, табуретки вечные, внаглую пытались вывозить. Мы с товарищем дорогу перегородили: стоять! А командир пообещал мне: подожди, ты у меня уволишься! Как обещал, так и сделал. Личное дело отправили в Севастополь, год и три месяца оно туда-сюда ходило, я, как бомж, без паспорта, без пенсии – уборщиком тут работал. Но потом все вернулось, пробили штат музея…
На экскурсию в музей приехали тыловики Минобороны. Когда подполковник Шабот говорит про похоронный залп, тыловики как по команде тяжело вздыхают. Но вслух говорят: «Все это уже прошлое». Георгий Шабот с этим не согласен. Он верит, что артиллерия актуальна всегда.
Ворошиловская батарея – две башни по 4 этажа вниз, 16 метров под землей. Купол башни вращается при весе 900 тонн. На глубине 25 метров между башнями есть переход. И котельная. До 1960−го было паровое отопление и горячая вода, которой на Русском никогда не видели. Можно жить в осаде.
Мы спускаемся на три этажа вниз. Смотреть реликвии. На фотографии молодой лейтенант Шабот стреляет по морской цели. Рядом седой подполковник Шабот листает Книгу посещений. Ему попадается певица Алла Пугачева, гимнастка Ольга Бичерова, путешественник Юрий Сенкевич. Но он ищет зачем-то Счетную палату. Находит и читает:
— Исчезли ямбы и хореи от этой, нашей, батареи! Как можете, ее храните, России доблесть… — на этих словах подполковнику будто не хватает воздуха, но он справляется и заканчивает скороговоркой: — …России доблесть берегите. Живите радостно, красиво. Палата Счетная России…
— Если они нас не продадут там, будем беречь, — говорит помощник Шабота, бывший морской капитан. – А если продадут, куда денешься: хочешь кричи, хочешь стреляй… Хоть сам стреляйся.
Жители острова Русский
На скамейке сидит мужичок. Не двигается. Смотрит в одну точку. Точка где-то на стене дома напротив него. Вокруг бегают собаки. Когда мы проходим мимо, мужичок безнадежно, не меняя положения, говорит: «Купи собаку…» Ему очень хочется выпить.
Перед ним – три метра пространства и стена. За спиной — весь Русский остров. Он не оглядывается. Жители Поспелова не любят туда смотреть. Там – если не знать ничего про остров – там прошла война. Там взорванные дома. Дома, которые уничтожил враг.
Мы здесь люди чужие. Сердце не схватит от вида развалин. Мы подходим ближе. Посмотреть. Вот бывшая казарма матросов. Было в ней пять этажей. Теперь их пять только в одной стене, она высится среди груды камней. На каждом этаже, слева и справа, нарисованы корабли. Здание рядом почти уцелело. Взрывом вырван угол первого этажа. Сорваны пролеты лестниц. Сквозь чердак плывут облака.
Мы идем вдоль стен, заглядываем в окна. Вот кухня, там слова «гарнировка и оформление блюд». Зал с колоннами – это столовая. На колоннах парусники. А вот вход, и дельфины над входом. Надпись слева замазана известкой: «…За мужество и стойкость, проявл… моряками при защите Со… Родины …» Каркает слетевшая с катушек ворона. Осторожно, не заходите внутрь. Перекрытия этажей свалены в кучу, как карты. Куски стен пробиты и обкручены грубой проволокой. Дернуть грузовиком – и можно добывать кирпич. А снаружи – выгоревшей зеленой краской – буквы: «ЗДЕСЬ БЫЛИ!» Эти буквы звучат как крик.
Нет, здесь не было войны. Враг не взрывал дома. Никто и никогда не захватывал остров Русский. Вот и кирпич лежит аккуратными стопками. Рядом работает парень. Весь в пыли, он сбивает старый цемент с казенного кирпича. Этой весной кирпич идет по 3.50 штука. В хороший день можно сделать тысячу. Парня зовут Димой, он приехал из Владивостока. «Накоплю денег и уйду в море», — говорит он.
Эту казарму он разбирает вдвоем с другом. Соседнюю тоже разбирают двое. Скоро на Русском совсем не останется советских казарм. Царский кирпич ценится еще дороже. Возле казармы стоит девочка Женя. Она ждет своего друга: у него здесь «вторая смена» – в первую он кочегар. Женя родилась на острове и помнит: четыре года назад дома еще стояли, а потом как-то вдруг началась разруха.
— Их тут все разбирают, и взрослые, и пожилые, — говорит Женя. – Все равно это ведь надо разбирать.
В той самой казарме, где стучит топором Женин друг, раньше была библиотека. В библиотеке работала Лидия Павловна Чубенко. Чтобы не видеть руины своей жизни, Лидия Павловна занавесила окно. Но для нас снова открыла. Вот тут был банно-прачечный комбинат, управление, клуб, показывает она на руины справа. Учебные корпуса, казарма флота, минеров – руины слева. На другой стороне Поспелова, за казармами, живут ее родственники. Они часто зовут ее в гости. Но Лидия Павловна не ходит к ним. Потому что идти надо «через всю часть». Она по-прежнему это частью зовет.
Сначала кажется, что в Поспелове никого нет. Но если никуда не торопиться, жизнь обнаруживает себя. Из магазинчика выходит мичман Раиса Григорьевна. В руках у нее капуста и свекла. Она поднимает их вверх и сообщает, как счет матча: «Капуста – 36, свекла – 25!» Цены островные. Хозяйки магазинов грешат на паром: мол, дорого берет.
Из сарая выходит Мария с ведром: доила корову. Мария говорит, что люди в Поспелове живут слухами. Не знают, то ли сеять огород, то ли нет. Вдруг начнут строить мост – и огороды отберут? На краю Поспелова стоят дома на четырех хозяев. Трудно понять, есть ли в них кто. Долго стучим в окна, наконец одна дверь открывается.
— Я тут недавно живу, лет 20! – шутит хозяйка Валентина Васильевна. – Сейчас жизнь такая пошла: полдня за белых, полдня за красных…
— Это как?
— А так. Утром сказали: будем школу сносить. А после обеда: будем ее достраивать!
На голоса выглядывает соседка, 87−летняя Надежда Максимовна. Очень осторожно: в прошлом году сломала шейку бедра, потом три операции. Но она улыбается, и ее лицо озаряется светом.
— Я така баба богатырска, лазаю по креслу, а на улице по палке… – посмеивается она.
Ни о чем не горюет. Ни на что не жалуется. И пересыпает речь самоцветами украинской мовы:
— Ну построят мост – хай построят, чо я, поеду по нём? Я там уж два года не була. Сейчас думаю, как бы огород вскопать… Господи, я не сдаюсь!
Исторический момент
В этом здании в 1914 году жил генерал-майор Лавр Корнилов. А с 2007−го работает подполковник Виталий Козак. Здесь теперь администрация острова Русский, а он ее глава. У его секретаря на окне – гроздь мобильных телефонов. Телефон администрации не работает уже полгода: военный кабель использовать без согласования нельзя. И так вот во всем: уходят военные – рушится инфраструктура. Потому что здесь была военная база.
У Козака на столе презентация острова Русского для иностранных инвесторов. Он с интересом ее разглядывает. Как в первый раз.
— Администрация края почему-то не ставит нас в известность об изменениях, — говорит Козак.
— Ну, а вы хотите этих изменений?
— Лично я хочу мост. И хочу, чтобы все любые работы начались со строительства очистных сооружений. Если будут очистные сооружения, саммит – что тут плохого?
— Ничего?
— Нет. Все равно жить надо. Мост принесет цивилизацию, работу для людей. Тут же половина ездит на работу в город, на пароме, заштормило – не пошел. А вообще здесь лепота…
Козак такой же житель острова Русский, такой же военный и такой же участник этой драмы. Он живет на Подножье, а руины Поспелова – его руины.
— Когда я пришел сюда лейтенантом, это была мощнейшая военно-морская база. Америка с Японией отдыхают по сравнению с тем, что было на Русском. Тут кораблей было – мама не горюй! А потом – как по всей стране… — он имеет в виду, что части сокращали, а военные городки бросали.
— Я сам бросал городок. Заменил отопление, свет, столбы, трубы, новую котельную построил – и нас сокращают. Бросаю – через год там развалины. Денег на ветер ушло – мама не горюй!
— Никак нельзя было сохранить?
— Как раз наоборот! И коммерсанты хотели взять в аренду, и чиновники, и попы. Но Москва заламывала такую цену, что все уходили. Стоит городок, к примеру, сто миллионов – Москва просит двести. Городок бросается, разрушается – продают за триста тысяч. У нас только два городка сохранились: их университеты взяли под крыло. А четыре – в руинах…
— Получается, военные были тут больше ста лет?
— Да.
— И сейчас их тут не стало.
— Да.
— Так это исторический момент получается.
— Вам видней…
Сейчас на Русском переходный период: военные отказались от земель, но земли еще за ними. Гражданские уже считают остров своим, но взять – не могут.
Администрация острова находится в поселке Экипажный. Рядом островная амбулатория.
Там тоже разруха. В прошлом году врачи показали ее по местному телевидению. Потом чиновники подали на них в суд. Врачи больше не хотят бороться. Напечатали на принтере пять слов и прикололи на стену. «Все пройдет, пройдет и ЭТО». Такие слова.
От администрации до амбулатории метров двести. Между ними – дома. Коробки без крыш. Внутри уже выросли деревья. Получилась гигантская икебана. Ее можно было бы назвать, например, «Грозный».
Мимо проезжает микроавтобус. На нем реклама: «Прогулки на катере, бильярд». Может, это едет счастливое будущее?
Горячая точка
Поселок Аякс – одна пятиэтажка, школа, пара частных домов и лодочные гаражи. Люди здесь на взводе: в мае начнут выселять. Когда кто-то из проверяющих обронил: «Надо здесь зачистку устроить!» — люди взорвались: «От кого зачищать?!» Кто-то все время подливает масла в огонь. По квартирам ходят милиционеры: проверяют, где не живут. Недавно московский УБЭП приехал. Интересовался: на каком основании заняли огороды?
На острове Русский один почтальон. Юрий Серченко возит почту на своей машине и своем бензине. Резон у него один: не пойдет же бабушка на почту за 12 километров!
— Последнее собрание было в прошлом году, – говорит почтальон острова Русский. – Такую муть развели: какой будет мост, да как его перекинут. Люди говорят: вы нам главное скажите, что будет с жильем? Не сказали.
Незнание рождает слухи. Говорят, что в Аяксе будет казино, в Поспелове — поле для гольфа, а на стройку пригонят заключенных. Наверное, если бы людям что-то сообщали, слухов было бы меньше. Но в информационном вакууме свои законы.
Может, поэтому специально для нас вмиг собрался митинг. В воскресенье, 9 утра. И прямо с утра мы увидели обращение к двум президентам – Путину и Медведеву.
«Уважаемые президенты! Обращаются к вам офицеры, прапорщики и мичманы, рабочие и служащие бывших воинских частей, дислоцированных на острове Русском!» – написали офицеры, прапорщики и мичманы. Они сказали президентам, что служили стране по 30−40 лет и жили трудно, потому что это были трудные времена. Что страна обещала не забирать у них жилье, и они просят сдвинуть стройку всего на 300 метров. И еще, написали они, туристы обычно не едут туда, где 280 дней в году дожди, туманы и тайфуны. Поэтому офицеры, прапорщики и мичманы просят уважаемых президентов не тратить деньги зря, а вложить их во Владивосток и построить там канализацию… И они подписали письмо. Все.
«Почему именно Аякс? – возмущаются люди, – Парис есть, Житкова, Ахлестышева!» Но они даже не догадываются о масштабах: план включает все побережье – бухты Аякс и Парис, мыс Житкова и мыс Ахлестышева.
Елена Моисеевская работает в институте географии дальневосточного отделения РАН.
— Рекреационная обстановка острова Русский не позволяет делать таких застроек. Здесь заболоченная местность и поступление соленой воды! – по-научному говорит она.
Ее муж гидробиолог. Он тоже может по-научному.
— Русский остров – лучшая зона рекреации для Владивостока, — говорит Геннадий Моисеевский. – Смог над городом даже отсюда видно, здесь можно отдыхать, купаться, а там уже нельзя. Русский остров только потому и сохранился, что у него нет моста.
Его отец, капитан II ранга Новомир Моисеевский, когда-то готовил иностранные экипажи. Он тоже может по-научному, но говорит просто:
— Я 48 лет живу на острове и за все, что служил Родине, ничего не заработал кроме этого клочка земли и худосочной квартиры!
Обстановка накаляется.
— Я буду защищать свою малую родину с оружием в руках! – грозит начальник лесничества острова Владимир Шкарин.
Он капитан II ранга, 10 лет ходил на подлодках и у него свои резоны: он будет защищать кедры, пихты и лиственницы, которые посадил сам. Вчера он весь день бегал по острову – машина сломалась – и тушил пожары чуть ли не голыми руками. Воздуходувкой.
— А сколько здесь снарядов! – взмахивает руками Шкарин. – Ведь этот мост взлетит на воздух!
— Мы ляжем прямо на могилы! – кричит Ольга Гаспарович. – У меня тут пять человек похоронено, а они хотят дорогу класть прямо на кости!
Эта женщина не сошла с ума. Дорога действительно пойдет по костям. Потому что на бумаге – кладбища нет. Но мы были там. Там есть старые и новые надгробья. Там есть братская могила подводников. Мы прочли их имена.
Нет, кто строит планы на Русский, он, наверно, инопланетянин. Может быть, в его прекрасном мире отряд подплава остался жив? И он, который строит планы, встречал их на улицах своего прекрасного города? И они впятером, Митаев, Цымбал, Вацеба, Бочкарев и Токтамбаев, все-таки постарели с тех пор, с 10 мая 1955−го…
Но жители острова Русский живут в менее совершенном мире. Им не заглянуть за эту дымчатую грань. Бывший начальник гарнизона капитан I ранга Вячеслав Трепалин пишет в город гражданскому начальству. Примите как данность, пишет он, кладбище есть.
Но они не хотят принять.
Приезжай к нам, дядя Смит…
Школа №5 города Владивостока не в городе, а на Русском острове. В школе учатся 50 детей из поселков Поспелово и Аякс. Это единственная школа на Саперном полуострове, но ее хотят закрыть. На Русском есть еще две школы, но до ближайшей из них 25 километров. Школьный автобус по бездорожью пройдет их за час.
В узкой, как коридор, учительской, заклинание на бумажном листе: «Если к тебе пришли на урок, вспомни, что ты актриса, ты лучший педагог страны, ты самый счастливый человек». В кабинете русского и литературы сразу два класса, но детей все равно мало. Дети по очереди читают Хармса, отца русского абсурда. Педагог замечает нас в проеме двери, и, наверное, вспоминает, что она «актриса», и «самый счастливый человек»… Второй класс совмещен с четвертым, спортзал с актовым залом: в глубине – сцена, на сцене – теннисный стол. Но даже в таком усеченном виде школа кажется обузой тем, кто грезит о будущем острова. Урок математики ведет жена директора: у нее тоже два класса – третьеклашки умножают, а первоклашки складывают.
— Я швец, и жнец, и на дуде игрец! – говорит Наталья Борисовна. Она имеет в виду, что кроме математики ведет рисование, пение и театральный кружок.
Она хочет показать нам творчество своих детей. Старая пионерская трибуна приспособлена под кукольный театр. Вместо герба – жар-птица. На рисунках – военные папы. В подводных лодках, вертолетах и самолетах. Папы-танкисты и папы-моряки. Папы пишут слово PAIX на стенах неизвестного города…
Школу выселяют по той же причине, что и весь Аякс. Дети об этом знают. Вместе с Натальей Борисовной они сочиняют частушки:
Приглянулся остров наш президенту Путину,
Для строительства моста выделил валютину!
Приезжай к нам, дядя Смит, пробовать моллюски.
Ты полюбишь навсегда этот остров Русский!
Если бы вы бродили по острову четыре дня и пришли сюда на пятый… поверьте… от этих стихов… от «дяди Смита»… вам бы хотелось плакать.
Отец Nikon
Поселок Подножье стоит у подножья горы Русских. А в поселке стоит мужской монастырь святого Серафима Саровского. Игумена монастыря зовут отец Никон. Говорят, однажды журналисту он разрешил снимать абсолютно все. Потому что у того фотоаппарат был Nikon.
— А у тебя какой, не Nikon? – спрашивает фотографа РР молодой отец Климен.
— Нет, Canon, — говорит Юрий Козырев.
— Тогда не получится, — смеется отец Климен. — У нас отца Кэнона нет!
Отец Никон благословил женщин ходить в брюках. Потому что по сопкам в юбке неудобно. А вдруг кто-то из-за того, что в штанах, в храм не придет?
«У нас монастырь XXI века, он создан в 2001 году», – говорит отец Климен. У этих двух отцов хорошее чувство юмора. И все в порядке со здравым смыслом.
Когда-то давно здесь был храм 34−го Восточно-Сибирского полка. Потом революция, но начальник НКВД еще 10 лет разрешал крестный ход на Пасху. А потом написал в отчете: «верующих нет». И в храме сделали клуб. Клуб сгорел. Про него все забыли. А потом отец Климен, тогда еще не отец, а почти мальчишка, вместе с другом ходил по пожарищу. И вдруг понял, что под ногами – алтарная абсида и взорванный купол – над головой.
— Есть монастыри среди лесов, гор, – рассуждает отец Климен, – а наш на берегу моря, напоминает Афон. Море дает простор, мне это нравится. И еще сознание того, что это крайняя точка, форпост… раньше был в военном смысле, а теперь должен стать – в духовном.
Раньше в монастыре не было колокольни. А теперь есть. С одной стороны – колокольня, с другой – створный знак для кораблей. Когда корабли идут мимо острова Русский, капитаны смотрят на два таких знака и корректируют курс.
— Как-то к нам приехали люди из Владивостока, походили по двору и говорят: вы извините, но это будет створа! Мы говорим: а колокольню к ней пристроить можно? Они: нарисуйте эскиз, согласуем. Согласовали, пристроили. Им так даже лучше: будете, говорят, охранять. Такой больше нигде в мире нет! – радуется, как мальчишка, отец Климен.
Хорошо получилось: корабли, когда идут мимо острова Русский, равняются на колокола Серафима Саровского. Им так, наверно, верней. Ведь Серафим Саровский каждого, кто к нему приходил, обнимал. И встречал словами: «Радость моя!» Потому что у каждого человека, говорил святой Серафим, должен быть кто-то, кто скажет ему эти слова…
И у каждого корабля – тоже.
Русские лабиринты
Виктор Шалай работает во владивостокском музее Арсеньева и входит в сообщество «Творческий город». Виктор переживает, что когда будут строить объекты саммита, никто не обратит внимания на форты и укрепления. Московские чиновники о них не знают, а владивостокских ослепят обещанные миллиарды, говорит он. Он думает, что привлечь туристов во Владивосток можно. Но не морем. Не природой. А историей. История – его профессия. Виктор показывает пальцем на экран ноутбука. Перед ним – проект «Гипрогора», под его пальцем – форт.
— Как поверить в то, что это будет именно так? – спрашивает Виктор. – Что будет с памятниками? С фортом Поспелова, Новосильцева? Не закатают ли в асфальт старые военные дороги? И будет ли иметь смысл путешествовать по объектам крепости, после того как все это построят? Исторический объект уже разрушен, когда вместо панорамы острова с него виден двадцатый этаж небоскреба!
Мост упрется в Русский остров между Новосильцевской батарей и фундаментом старого храма, между ними остается старая военная дорога и фундамент палаточного города 1905 года. Омский «Мостовик» задел только часть городка.
—Но строить будут обычные экскаваторщики, — говорит Виктор. – Это они будут решать, ставить или не ставить экскаватор на фундамент храма. Но его же почти не видно!
— А что нужно: заборчик, надпись?
— Ну хотя бы! На проекте Русского острова много небоскребов – и ни одного музея. Хотя там 26 фортов и береговых батарей. Каждый форт – это же арт-площадки, выставочные залы, досуговые центры. Их не рассматривают как ресурс! А значит, чем-то пожертвуют.
Сообщество «Творческий город» рассматривает форты как ресурс. В прошлом году творческие горожане выиграли грант потанинского фонда и запустили фестиваль «Лабиринты острова Русский». Вот зачем:
— Отношение горожан к острову совершенно потребительское, — говорит Виктор. –Остров Русский всегда был закрыт и неожиданно открылся. С чего его ценность будет ясна? Надо переводить ее на другой язык. И самый доступный – это искусство.
Они начали с форта Поспелово – чтобы сберечь его от моста. Рядом с фортом устроили стилизованные лабиринты: потому что Русский – сам по себе лабиринт. Внутри открыли «Пушкину галерею» — от слова «пушка». В подземных коридорах звучала музыка. Шли экскурсии и пикники.
— Человек плохо воспринимает историю в чистом виде, — уверен Виктор. – Но когда он приходит на старые военные территории – и видит галереи, слышит музыку, общается с художниками и проводит там целый день – он уже не может сказать, что не имеет к этому отношения. Люди приходили и без нас. Например, человек там обычно шиповник собирает – и вдруг заходит в галерею, в той же одежде, не платит денег. И был тот же эффект. И за все лето там ничего не испортили.
Творческие горожане взяли форт в аренду. Хотят продолжать. В конце концов, есть на кого равняться. Один из самых популярных в мире парков современного искусства находится в Дюссельдорфе. Это бывшая база НАТО. Просто однажды один хороший человек вложил в нее деньги. Позвал художников. И они пришли. Им, художникам, всегда нужны недорогие мастерские. И вдохновение.
Остров Русский. Елена. Король
На острове Елена есть свой король. Даже три. Фамилия у них такая. Зовут Королей Борис, Нина и Николай. И живут они по-королевски – в пороховом бункере конца XIX века.
Остров Елена отделен от Русского каналом. Канал проложили еще при царе, для военных нужд. На Елене есть еще метеостанция – метеорологи заезжают туда по сменам. Но так чтобы жить — кроме Королей никого.
Посреди леса стоит пятиметровый бункер. Вокруг него – грядки. Среди грядок – хозяйка бункера и огорода Нина Король. Когда-то бункер обеспечивал порохом весь Русский остров, говорит Нина. Поэтому у него двухметровые стены и антивзрывной вал с четырех сторон. Теперь он защищает от ветра.
— В мире таких всего пять, а семья живет только в одном! – гордятся Короли.
В бункере узнается военная архитектура конца XIX века. Те же обводы. Тот же бетон. Но внутри нет мусора и запустения. И Короли сохранили старинную железную дверь.
— У нас порядка пока нет. Идет навигация! – предупреждает Нина.
И мы входим внутрь. Там топится печка. Подрагивает свет. Кровати со шторками, беговая дорожка, длинный стол, умывальник, старый компьютер. Сковорода с морскими моллюсками и коньяк. Нас зовут к столу. И рассказывают.
Они живут в бункере уже 18 лет. Сначала приезжали как на дачу. Пока 8 лет назад их сын не разбился на мотоцикле, перед самым уходом в армию. Врачи сказали, его не спасти.
— Но я сама врач, я сказала им: это кролик для опытов, пробуйте на нем все! Потом оказалось, что он живучий, потому что бывший аквалангист, нырял до 50 метров…
— Было дело! – кивает Король-младший.
Когда он пришел в себя, то рассказал ей, что видел. Сначала в аду горел, сказал он. Потом с богом общался. Бог сказал: «Ты, Николай-воин, еще не выполнил свое предназначение на земле. Ты должен вернуться». И он вернулся. С насосом под черепом, который регулирует давление. С этим насосом жить в городе он не мог.
В семье Королей все байкеры. Теперь все в прошлом. Мать и жена Королей обходит свои владения. Вот морской трап – превращен в альпийский газон. Вот электростанция: дизель на 10 киловатт. Вот «летний дом, с баней и чайным залом». И ботанический сад: багульник, столетняя липа, японская примула, магнолия, кедр, сакура, диморфант. Солнце садится, бросает косые лучи на бункер, грядки вокруг него и людей среди них.
Король Боб – личность специальная. Любит производить впечатление. Перед камерой сразу встает в позу. Ему и жену у парома встречать без надобности: остров всего километр. Но он подкатывает к причалу на «студебеккере», в старой фетровой шляпе, выходит, задирает ногу на подножку – и застывает. Живой кадр из вестерна. Чтобы народ поглазел.
— Надо просто закрыть остров и не пускать сюда людей, — сообщает Боб. – Приезжают, и начинается: чокопай валяется, бутылки и так далее!
— А вы к метеорологам ходите?
— А зачем они мне нужны!
— А они к вам?
— А зачем?
— Ну, живете на острове, общение.
— Общение?! Да я молю бога, чтобы меньше его было. Вот собирался сегодня навес для дров сделать – да вы пришли… Ничего, я не резко говорю? – вдруг беспокоится Король Боб.
— Нормально.
— А поэтому мы на острове и живем!
На прощанье Короли просят прислать журнал. И диктуют почтовый адрес.
Адрес совсем простой. Можно догадаться.
Остров Русский, Елена, Король.
Туманным утром мы уезжаем с Русского острова. Это даже не туман, челема. Водяная пыль в воздухе. Вздохнувший в небо океан. Машина везет нас знакомой дорогой… Вот сопка. Когда-то там будет мост. Там бродит призрак масштабных строек и тысяч рабочих; и ритм свой, и песни свои; «через четыре года здесь будет город-сад»… Поспеловское кладбище застилает туман. В каком-то витке времени на него ляжет дорога и промчатся делегации на саммит АТЭС – пока только запустение, сумрак, вечный покой… Желтый школьный автобус пробирается к школе, челема растворяет его огни, и тянется красной лентой в сером мареве след. В маленькой бухте искусанные ржавчиной остовы кораблей, кто-то режет их на куски… Длинной, длинной, пологой прямой поднимаются цапли и в продолженном взлете делают круг – над машиной, над кладбищем кораблей, над островом Русским, над всей страной. И когда цапли сядут на воду, расчерчивая ее поверхность острыми струнами, — ничего уже не будет. Укроет туман Русский остров. И никого на нем. Только цапли. Только бухты и заливы. И форты… Колокольный звон…
-------------------------------
С уважением, kregl
