Февраль, как и ожидалось, начался с планового оперативного сбора руководящего состава ВМФ, проводимого Главкомом на базе Военно-морской академии. Представительство на этот раз оказалось особенно внушительным: на сбор приглашалось не только командование флотов, но и командующие флотилиями, командиры эскадр со своими заместителями, а также авиационные военачальники. Забот мне от этого, разумеется, поприбавилось, но интерес возрастал, а возможность увидеть старых друзей вдохновляла.
На сборе впервые в оперативной практике внедрялось детище Маршала Н. В. Огаркова - "Основы подготовки и веде-
294
ния операций объединениями Вооруженных Сил СССР". Книжки эти, призванные сконцентрировать мышление и опыт общевойсковых и общефлотских военачальников, вызывали неподдельный интерес. Весьма полезным оказалось также показное занятие, организованное Академией, по работе новой структуры - Центра боевого управления флотом. Однако гвоздем программы стал проигрыш оперативно-тактических эпизодов на только что введенном в эксплуатацию электронном тренажере "Океан-4".
Неудивительно, что Главнокомандующий потратил эту последнюю неделю в Ленинграде не только на руководство сбором. Во второй половине дня и вечерами я, как всегда, сопровождал его по конструкторским бюро и институтам, где рассматривались проблемы проектирования и строительства атомных авианосцев, универсальных надводных кораблей и суперсовременных подводных лодок. Эти дни (возможно оттого, что Горшков привык к моему постоянному присутствию) оказались, пожалуй, самыми плодотворными для установления доверительных отношений, личного контакта с Сергеем Георгиевичем.
Оперативный сбор, протекавший весьма поучительно, закончился вполне благополучно. Субботним утром 7 февраля я проводил Главкома на аэродром в Пушкине. Самолеты флотов разлетались в тот же день, но поближе к вечеру. Остаток дня решил провести в тепле домашнего уюта.
Уже темнело, когда в прихожей зазвонил телефон. По тембру определил - работает не городской, но оперативный аппарат, что само по себе уже не сулит добрых вестей. А когда снял трубку, то услышал далекий, хриплый, взволнованный голос генерала Бабаева:
- Аркадий, ты?.. У нас тут... видишь ли, какое дело... Самолет Ту-104 с тихоокеанцами упал на взлете.
- Не шути так, Александр Иванович!
- Какие уж тут шутки. Я нахожусь в Пушкине, на пункте управления полетами. Вот он горит, в полукилометре от меня. С полным запасом керосина грохнулся. Пламя столбом, метров на пятьдесят.
- Понял! Выезжаю немедленно.
Положив трубку, я несколько секунд мучительно соображал. Затем позвонил оперативному дежурному базы и сообщил ему о докладе генерала Бабаева. Приказал поднять по тревоге подвижной госпиталь и развернуть его в Пушкине, выслать туда же дежурную роту инженерного училища, информировать оперативного дежурного ВМФ в Москве, вызвать на службу всех офицеров штаба базы, предупредить командование Академии, что в ближайшее время посыплются сотни вопросов, ответить на которые окажется не так-то про-
295
сто. Потом, взглянув на побелевшие губы жены, нахлобучил шапку и полез в шинель.
- А Валя Спиридонова тоже... там? - спросила Нина во след, на что я безнадежно махнул рукой и осторожно прикрыл за собой квартирную дверь. Минут через пять мой новый шо
фер Володя Волгин уже лихо мчал по мостам и набережным вечернего города в направлении Пушкина.
Аэродром был темным и мрачным. Лишь на самом дальнем рубеже светили прожекторы. Устремившись туда, машина остановилась у самого уреза бетонки. Дальше, в лучах прожекторов, белело присыпанное снегом поле, а посреди него чернела дыра с несколькими, ускользающими в темноту ночи, огненными факелами. Ничего похожего на самолет я не разглядел. Только разбросанные на сотню метров вокруг груды искореженных, мокрых, парящих обломков, на которые десяток пожарных машин, поблескивая оранжевыми маячками, изрыгали тонны воды.
Первым из людей, кого я увидел поблизости, оказался командующий Балтийским флотом адмирал Сидоров. Он быстрыми шагами расхаживал неподалеку от пожарища и очень обрадовался моему появлению.
- Понимаешь, это же все на моих глазах случилось! - волновался Владимир Васильевич. - Еще совсем светло было. Самолет оторвался от бетонки, начал набирать высоту, но потом вдруг накренился вправо, снижаясь, чиркнул крылом о землю и взорвался. Вон горит до сих пор.
- А твой самолет где?
- Я должен был вслед за ними улететь, но вот, как видишь... Там люди остались, - повел адмирал рукой в сторону черной дыры, - секретных документов уйма, оружие... Что делать-то будем?
- Тебе надо улетать, Володя, если выпустят... На тебе Балтийский флот висит. Калининград, поди, от слухов распух. Твои заботы там, - убеждал я Сидорова, - а тут мы сами управимся. Пойдем Бабаева разыщем.
Вскоре самолет балтийцев действительно улетел. А я принялся расставлять по местам прибывающие подразделения Пушкинского военно-морского инженерного училища и медицинские группы полевого госпиталя. Выставили караул. Организовали оцепление. Протянули прямую связь с училищем, а через него и со штабом базы. Разбили палаточный городок. Затопили буржуйки. Ночной февральский морозец не позволял расслабляться.
К середине ночи очаги пожара были окончательно ликвидированы. В черную дыру устремились медики, а на обочине аэродрома начал постепенно выкладываться скорбный ряд из останков погибших товарищей. Надежды не оставалось, но
296
поиски продолжались. К утру всех перенесли в специальную палатку полевого госпиталя, а затем и вовсе эвакуировали с аэродрома. Опознать кого-либо лично я оказался не в состоянии, но врачи надежды не теряли.
Утром поехал в училище, откуда связался с Главкомом и доложил обстановку. Горшков был мрачен и немногословен. Он выслушал, не перебивая, все до конца. Затем сказал, что для рассле-дования причин тяжелой авиационной катастрофы в Военно-морском флоте министр обороны назначил специальную комиссию во главе с главным маршалом авиации П. С. Кутаховым. Главком не исключал, что я буду привлечен к работе в этой комиссии по отдельным вопросам, и просил
быть предельно внимательным. Комиссия Кутахова работала долго и скрупулезно. С меня она ничего особенного не спрашивала, однако, участвуя в ее работе, я был в курсе всех исследуемых версий. Впрочем, результат оказался тривиальным. Бесконтрольная загрузка самолета привела к нарушению его центровки, вследствие чего опытный экипаж во главе с командиром корабля подполковником Анатолием Инюшиным не справился с управлением на взлете.
За загрузку и центровку отвечает экипаж. Но штурман майор Субботин, бортинженер капитан Рубасов, второй пилот старший лейтенант Посмыханин, борттехник старший лейтенант Баров и бортмеханик прапорщик Вахтеев погибли вместе со своим командиром. Спросить не с кого. Разве что с начальства. Однако все высшее тихоокеанское авиационное начальство в лице командующего ВВС генерал-лейтенанта Г. В. Павлова, начальника штаба генерал-майора С. Г. Данилко и члена Военного совета генерал-майора В. В. Рыкова находились на борту этого самолета и разделили участь экипажа.
Катастрофа буквально обезглавила Тихоокеанский флот, оборвав жизнь командующего адмирала Эмиля Николаевича Спиридонова и многих других флотских военачальников. Член Военного совета вице-адмирал В. Д. Сабанеев, заместитель командующего контр-адмирал В. Я. Корбан, командующие флотилиями вице-адмиралы В. Г. Белашев и В. Ф. Тихонов, командиры эскадр контр-адмиралы Д. К. Чулков и В. П. Махлай, начальник оперативного управления контр-адмирал Ф. А. Митрофанов, начальник разведки контр-адмирал Г. Ф. Леонов, начальник военно-морского управления штаба войск Дальнего Востока контр-адмирал В. X. Коновалов, начальники штабов флотилий контр-адмирал Р. И. Пирожков и капитан 1-го ранга А. В. Прокопчик, члены Военных советов флотилий контр-адмиралы В. С Постников и В. А. Николаев - вот далеко не полный список погибших в авиакатастрофе. В этом скорбном перечне много других офицеров, веду-
12 Адмиралтейская игла 297
щих специалистов штаба и тыла флота, штабов флотилий и эскадр. К величайшему сожалению, в нем числилось и имя Валентины Спиридоновой, до конца разделившей трагическую участь мужа.
Почти со всеми из погибших товарищей по оружию я был лично знаком. Со многими служил бок о бок на Северном флоте. А с некоторыми хаживал и в океанские походы. Так, вместе с Феликсом Митрофановым двадцать лет назад на борту "К-16" прошел в Атлантику, выполняя задачу в окрестностях знаменитой банки Роколл. Вася Постников служил замполитом на "К-42" в тот период, когда мы всплывали в "тринадцатой полынье" и пешком добирались в лагерь полярников дрейфующей станции "Северный полюс-16". Джеймс Чулков не раз вывозил меня на своих кораблях в Баренцево море для руководства ракетными и торпедными стрельбами атомоходов.
Однако больше других переплетался мой жизненный путь с Эмилем Спиридоновым. Мы вместе в один год закончили Училище имени Фрунзе. Потом служили на подводных лодках. Эмиль на Северном, а я на Тихоокеанском флоте. Затем снова встретились, но уже в Западной Лице, где Спиридонов командовал дивизией. Оттуда он и был направлен на Камчатку, чтобы сформировать там атомную подводную флотилию. Эмиль оказался первым из нашего выпуска, кому доверили командовать флотом и удостоили высокого звания адмирала.
Эмиль Спиридонов был яркой личностью, своеобразие которой раскрылось именно на Тихом океане. Обладая хорошей теоретической подготовкой и завидной работоспособностью, он поразительно быстро ориентировался в обстановке, умел найти главное, принять своевременное решение и осуществить его на практике. Внешне суровый и немногословный он тем не менее пользовался уважением, даже любовью военных моряков и отвечал им тем же. Адмирал Спиридонов навсегда останется в рядах создателей океанского ракетно-ядерного флота Отечества.
...Врачи закончили свою работу, а в город начали прибывать родные и близкие, друзья и сослуживцы погибших, официальные представители флотов. В этих условиях было принято единственно правильное, на мой взгляд, решение: останки кремировать и только после этого организовать прощание с погибшими товарищами с последующим захоронением урн с прахом в братской могиле на Серафимовском кладбище Ленинграда.
Моим первым и естественным побуждением явилась мысль о том, чтобы использовать для прощания с покойными актовый зал Военно-морской академии, где совсем недавно все мы вместе участвовали в оперативном сборе. Однако, к величайшему моему изумлению, адмирал Сысоев начал бурно
298
протестовать, мотивируя свой отказ тем, что мероприятие это не только сорвет учебный процесс, но и нанесет моральную травму профессорско-преподавательскому составу и слушателям.
Давление в решении столь деликатного вопроса я посчитал невозможным. Поэтому, прекратив разговор, уехал в Адмиралтейство, куда тут же пригласил начальника Высших офицерских классов вице-адмирала Бориса Громова. Мой давний сослуживец по "горбатой" дивизии в Западной Лице и недавний тихоокеанец командовал атомной флотилией на Камчатке перед назначением в Ленинград. Выслушав просьбу, Борис Иванович сказал, что почтет за честь участвовать в оказании последних воинских почестей погибшим тихоокеанцам, для чего предоставляет в мое распоряжение здание Классов, всех своих офицеров, а заодно и себя самого.
К назначенному сроку все было готово. На Свердловской набережной, неподалеку от моста Александра Невского, у парадного подъезда Классов начала выстраиваться вереница автобусов, подвозящих подразделения военных моряков со всего города. Подходили люди и пешим путем. Ровно в полдень распахнулся парадный подъезд, открывая доступ к актовому залу, где на драпированных кумачом постаментах разместилось полсотни траурных урн вместе с фотопортретами погибших товарищей. Занимая всю площадь внушительного зала, урны стояли так, чтобы возможно было подойти и поклониться каждому в отдельности. Даже у меня морозец побежал по коже, когда впервые окинул взглядом эту картину.
Нескончаемым потоком под звуки траурных мелодий сменяющих друг друга военных оркестров шли люди. Поток этот жестко регулировался тщательно подготовленной дежурной службой. Однако желающих проститься с товарищами оказалось больше, чем мы могли предположить. Пришлось продлить время прощания на два часа против спланированного, а потом и еще на час. Лишь в 19.00 створки дверей парадного подъезда медленно закрылись.
На следующий день состоялись похороны. С утра я уже осматривал тщательно подготовленное место захоронения на Серафимовском кладбище, где полковник Симуни со своими строителями сделал, казалось бы, невероятное, соорудив из бетона, дерева и гипса мемориал, способный стать прототипом будущего гранитного памятника с мраморными поминальными досками. Там же, на кладбище, Володя Волгин, поддерживая связь со штабом из салона своего автомобиля, доложил, что в Ленинград вылетел Главком, который приказал мне заниматься похоронами и его не встречать. Он, дескать, сам доберется до кладбища к назначенному времени.
299
Вскоре длинная вереница автобусов, сопровождаемая милицейскими патрульными машинами, подошла по Богатырскому проспекту к просеке, ведущей на кладбище. Там люди спешивались и начинали выстраиваться в траурную колонну. Процедура эта оказалась длительной и требующей определенного усердия со стороны офицеров-распорядителей во главе с контрадмиралом Бутузовым. Я пошел навстречу колонне, когда заметил, как с противоположного направления по Богатырскому проспекту, сверкая мигалками, стремительно приближается группа автомобилей со знакомой "Чайкой" во главе.
Сергей Георгиевич Горшков с трудом вылез из машины и заковылял к колонне. Осмотревшись, он стал в строй во главе группы сослуживцев, располагавшихся за группой родственников. Выглядел Главком неважно и показался мне очень старым или смертельно уставшим.
- Вы занимайтесь своим делом, - сказал Горшков, - а я тут побуду до конца.
Потом все же он тихонько попросил меня после похорон пригласить на БАМ тех из армейских военачальников, которые примут участие в траурной церемонии.
- Не могу я улететь в Москву, не помянув добрым словом погибших тихоокеанцев, - добавил Сергей Георгиевич, - а лететь надо. Центральный Комитет и министр обороны требуют сформировать новое руководство Тихоокеанского флота в кратчайший срок.
Траурный митинг, захоронение урн с прахом погибших, обустройство братской могилы, возложение венков и цветов, ружейный салют и Государственный гимн были выполнены в соответствии с воинскими традициями и требованиями уставов. Не единожды приходилось мне присутствовать на подобных печальных церемониях, особенно в последние годы службы в Ленинграде. Пора бы, кажется, привыкнуть. Да только вот взметнувшееся бело-голубое знамя и отчаянно-стремительный марш роты почетного караула вызвали спазм в горле. Пришлось стиснуть зубы и накрепко приткнуть ладонь к козырьку фуражки.
Вскоре Главком улетел в Москву, а меня он отправил на Классы, где в офицерской столовой готовились поминальные столы. Ожидалось около трехсот родственников и близких друзей. Честно говоря, поминки эти вызывали у меня большее беспокойство, нежели все остальные траурные мероприятия. Поведение массы людей, среди которых добрая половина женщин, потрясенных горем, при схлынувшем напряжении похорон и после ритуальных стопок могло оказаться непредсказуемым.
Впрочем, все обошлось. Поминальная трапеза прошла достойно, строго и относительно коротко, хотя людей собралось
300
больше, чем ожидалось. Начальнику тыла контр-адмиралу Башкину пришлось вводить в действие резервы, а потом прилагать титанические усилия, чтобы быстро развезти всех, если и не по местам пребывания, то хотя бы до удобных станций метро.
Приехав вечером домой, я принялся рассказывать жене о событиях минувших суток. Однако оказалось, что Нина была и в актовом зале Офицерских классов, и на Серафимовском кладбище.
- Стояла там с женщинами и старалась не попадаться тебе на глаза, - призналась она, - не хотела мешать, отвлекать от дела. Положила цветы Вале Спиридоновой и ушла потихоньку.
Вскоре стало известно, что новым командующим на Тихий океан поедет адмирал Владимир Сидоров. Членом Военного совета к нему назначен контр-адмирал Николай Дьяконский. Балтийский флот принимает вице-адмирал Иван Капита-нец. Интенсивный подбор кандидатов на другие должности, волею судьбы оказавшиеся вакантными, продолжался.
Даже Ленинградскую ВМБ Главное управление кадров обложило данью, предложив рассмотреть кандидатуру на должность начальника штаба подчиненной Тихоокеанскому флоту оперативной эскадры Индийского океана. Ничтоже сумняше-ся, но при поддержке своего импровизированного "Военсо-вета", я представил к этому назначению начальника штаба Кронштадтской дивизии капитана 1-го ранга Феликса Громова. Через неделю он уже стоял передо мной, представляясь по случаю отъезда на Тихоокеанский флот, благодарил за науку, за "ленинградскую школу" боевой подготовки и заверял, что на новом месте постарается оправдать оказанное ему доверие.
Выслушав, я пожелал успехов офицеру и отпустил его. А еще через несколько дней и сам уехал - в Москву, где 23 февраля, в День Советской Армии и Военно-Морского Флота начинал свою работу 26-й съезд партии. Жизнь продолжалась.
