Да, документы полагалось сдавать по приходу в базу. Но в первый год войны этот порядок был нарушен - например, «Д-3» и «М-176» погибли в июне 42-го, не сдав ни одного ВЖ (!). Можно понять почему - это первый год войны, когда жили с сознанием того, что сегодня последний бой - и к бумагообороту подчас относились соответственно.
Что касается Лунина, то он работал над "Отчётом Командира и Комиссара ПЛ «К-21» С.Ф. о боевых действиях подлодки за время с 18го июня по 9е июля 1942 г." по возвращении в базу. При работе над этим документом он вахтенный журнал не сдавал, т.к. использовал его в работе. При этом чтобы ВЖ привести в соответствие с другими документами (а именно, «Выпиской из вахтенного аккустического журнала: момента торпедной атаки вражеской эскадры. Полярное 19.07.42 года»), в ВЖ пришлось сделать некоторые подчистки и исправления (они видны в подлиннике ВЖ). Потом лодка ушла в шестой боевой поход в августе 42 г., а вахтенный журнал так и не был сдан.
Дальнейшее А.Ф. Котов описывает так:
«И на той самой подводной лодке, на которой я служил, "К-21", она же тоже музей, я высылал много туда материалов, там, находится вахтенный журнал – подлинник, подлинник! Это я его сохранил – рискуя, многим рискуя. Когда мне приказали переписать вахтенный журнал [неразб.], знаете, в условиях лодки вахтенный журнал – грязь, там, мусор, всё это офицеры пишут кое-как, там ничего не разобрать. Командир не стал его подписывать, чтобы сдать его в архив.
– Переписать!
Ну, старпом посмотрел у кого почерк получше, у Котова, ну пусть перепишет. Дал мне бланк, я его переписывал. А переписывал – думал, как бы мне этот подлинник, чтобы... себе его сдержать. Вот, для себя. Ну что, просить его, чтобы мне его оставили – бесполезно, никто же не согласится. Э, была – не была!
Значит, старпом:
– Ну, переписал?
– Переписал.
– Неси!
Я принёс тот, который чистый. Посмотрел, посмотрел:
– Ну хорошо, молодец! А где этот, старый?
А я говорю:
– У меня его нету.
– Как нет, а где он?!
– А я его сжёг.
– Как сжёг? Ты что, сдурел?!
Старпом – он был армянин, но русским языком он хорошо владел, особенно в той части, когда нужно [неразб.] подчинённым.
– Что я теперь скажу командиру?
Не знаю, что он сказал командиру, и сказал ли вообще. Может, командир даже не спросил: "Думаю, что старпом знает, что там дальше делать, с подлинником делать".
А я пришёл – в Росте мы стояли, в Росте были, мы жили на частных квартирах – пришёл туда вечером, открыл свой чемодан и засунул этот журнал под бельё там, под барахло, какое было в чемодане. И этот чемодан я носил с собой до самого-самого, пока построил этот дом. Где я был, со мной этот журнал был. Уже он в шкаф – вот тут вот шкаф стоит – я установил его туда. Я его открывал, этот вахтенный журнал, открывал его один раз в год, девятого мая. Открывал его, читал его, и на страницах этого журнала я встречался со своими сослуживцами, со всеми матросами, которые там были, попали в этот журнал, и опять туда...
Потом у меня такая мысль созревала: как же так, я один держу в руках такую историческую реликвию, ведь этот журнал был в боевых походах, он пережил всё то, что мы пережили, а я держу его в руках – никто даже не знает об этом. Место ему не у меня, а где-то в музее. А в каком музее? Здесь в Воронежском – ну, вроде, ни к чему. Я тогда... А у нас была традиция – выпускники училища через каждые пять лет собирались в своём Алма матер... И вот в очередную мою поездку я взял с собой этот журнал и там встретился с Васей Тереховым (я показывал его). Я говорю:
– Вася, вот такое дело.
А я ему рассказал про этот журнал. Я говорю:
– Хочу подарить в музей нашего Училища.
– Ну что же, хорошее дело.
Я говорю:
– Так давай вместе пойдём. Ты будешь свидетелем моей передачи.
Мы пришли, разыскали... ну, начальника музея не нашли, а сотрудницу, там женщина-сотрудница. Я ей речь небольшую произнёс и вручил этот журнал. Ну она, наверное, не придала значения никакого этому журналу. Для неё совершенно безразлично, она сказала:
– Ну спасибо.
Ящик открыла, положила и закрыла ящик. И всё.
Года через два нашу лодку, "К-21", вытащили на берег, отремонтировали, организовали там музей, и нас, офицеров, и весь экипаж, с кем смогли связаться, пригласили на открытие этого музея. И там я встретил... нас опекал начальник музея Северного флота [Бобрешов вставляет: "Михаил Краснов"] Краснов, да. Я ему рассказал про этот вахтенный журнал, он выслушал меня.
– Так где, говоришь, этот журнал сейчас?
Я говорю:
– В Училище военно-морском, в Ленинграде
– Так. Ну, постараемся взять его оттуда.
Я говорю:
– Ну что же, желаю успеха.
Прошло ещё года три. Нас, офицеров служивших на севере, на кораблях, приглашают на юбилей – 50 лет Северного флота. Поехали. Там нас водили по кораблям разным, на крейсер, сторожевик, эсминец, и на лодку тоже, и я на лодке, в третьем отсеке, смотрю, тумба такая хорошо отделанная, на тумбе под стеклом вахтенный журнал, раскрытый на том месте, где моей рукой начинается изложение торпедной атаки линкора "Тирпиц". Значит журнал нашёл своё законное место.
А то, что пошло в архив – там копия пошла! Я так и считал, что там... её могут держать в руках кто? Ну, историки... вот, кому нужно, пожалуйста, для них безразлично – подлинник или копия, всё что угодно. Вот они и пользуются этой копией»
Собственно, Лунин приказал переписать журнал именно из-за подчисток и исправлений. Нельзя сказать, что эти подчистки носили принципиальный характер, но и безобидными их нельзя назвать.
Когда именно был переписан ВЖ можно определить по подписям офицеров в копии ВЖ. Например, в копии вместо В.М. Терехова расписался М.А. Леошко - потому, что Терехов перед Новым Годом был переведен на другую лодку. Опять же в книге приведены фотографии документов, там это всё видно.
>Здравствуйте.
>> Возможно, оригинал мог поставить под сомнение официальную (взятую в оборот пропагандой) версию, которая, как оказывается, была далека от истины.
>
>В какой момент? Документы за БС сдаются по приходу в базу. Когда Лунин приказал "изготовить копию"?
