Ю.Пахомов «Бербера, Дохлак, Камрань. Записки военного эпидемиолога» Морской сборник №9 за 2009 год.
…Как-то в июне прилетел в Североморск для участия в научно-практической конференции. Конференцию приурочили ко Дню медицинского работника, получилась она скучноватой. Я маялся в президиуме, чувствуя на себе любопытные взгляды молодых врачей. Для них я был чем-то вроде исторического персонажа — сумрачный Черный полковник. Это обо мне рассказывали, что, прилетев на флот, я первым делом заявлял тыловикам: «Имейте в виду, я не рыбак, не охотник, не люблю ни сауну, ни пикники на воздухе и выпиваю только с друзьями». В ходу была легенда о моем конфликте с личным поваром главкома и многое другое. Все это было правдой, несколько, конечно, беллетризированной.
Поскучав два дня, я, никого не предупредив, поехал в Гаджиево, чтобы проверить организацию питания подводников-атомщиков. Оттуда уже не раз поступали сигналы о неблагополучии. После завтрака вызвал из гаража гостевую машину и через полчаса катил знакомой дорогой, пробитой среди сопок, поросших карликовыми березами. Я знал, что мой внезапный отъезд произведет переполох в штабе тылa, — два года назад во время такого же вояжа в гарнизон Видяево я закрыл комбинат питания и судоремонтную мастерскую. Тарарам поучился на уровне Военного совета флота. Начальник штаба тыла, котому, конечно же, доложили о моем отъезде,наверняка приказал: Обеспечить слежение». Июнь стоял холодный, дождливый. Над тундрой висела серая дымка. На водителе шинель и бескозырка с белым чехлом. Традиция - с первого мая переходить на летнюю фуражку — здесь, на Северном флоте, явно вступала в противоречие со здравым смыслом. Крытый брезентом новенький газик ходко бежал по шоссе. Водитель спросил:
—Печку врубить, товарищ пол¬ковник?
—Как хочешь.
— Я озирался по сторонам, узнавая и не узнавая знакомые места, — вот мелькнуло озерко, вот сопка, за которой начинался глубокий распадок, — грибов там осенью, говорят, пропасть, хоть косой коси. Когда я в последний раз ходил за грибами? Лет, наверное, шесть-семь назад: «Ты стал ужасный сухарь», — заявила недавно жена. Что ж, профессия накладывает отпечаток.
Справа показался пост ВАИ. Я отметил, как прапорщик, глянув на номер «уазика», торопливо пошел в будку, надо полагать, звонить дежурному по тылу. «Система слежения» сработала и на КПП гарнизона. Дежурный по КПП молодой мичманок с подбритыми усиками долго и тщательно изучал мое командировочное предписание и удостоверение личности, потом куда-то позвонил и лишь после этого разрешил открыть ворота.
Приехал я в неудачное время: командующий флотилией был в море, начальник тыла флотилии и флагманский врач — в отпусках, член Военного совета укатил в штаб дивизии. Ко мне приставили майора-тыловика, белобрысого, с глазами уснувшего палтуса. Я походил по гарнизону, поговорил с женщинами, стоящими в очереди у военторговского магазина, блондинка лет сорока раздраженно сказала: «Хлеб выпекают с гайками, а соседке попалась буханка с запеченной крысой. Так вот и живем. И командующему жаловались, и в Москву писали — пустой номер.
— «Вы из Москвы?» — подключилась черноглазая женщина, судя по выговору, южанка.
— В подсобки магазина загляните, товарищ полковник. О-от, заразы кусок! Там гадюки скоро заведутся, не то, что крысы!»
Метод «подворных обходов» час- то давал неожиданные результаты. Незачем было проверять все злач¬ные места, жены офицеров и мичманов знали гарнизонную жизнь и не стеснялись в выражениях, их побаивалось командование, потому во время разного рода инспекций всячески старались отсечь членов семей подводников от инспекторов.
У входа в хлебопекарню меня поджидал начальник гарнизонного санитарно-эпидемиологического отряда майор Гуреев, видно в связи моим неожиданным выездом во флотилию, его сорвали с конференции. Владимира Гуреева я знал с лейтенантов, служил он тогда в военно-строительном отряде. Крепкий паренек, с характером.
—Хорошо, что вы приехали, Андрей Сергеевич, — сказал Гуреев, пожимая руку, — а то меня уже с должности снимать собираются. На днях предупредили о неполном служебном соответствии.
—Вот даже как! Ничего, фитили для эпидемиолога — показатель его хорошей работы.
Хлебопекарня напоминала филиал ада: сумрачное, закопченное помещение, дышащие зноем печи, грязь! Ящики с хлебом стояли прямо на черном, маслянисто поблес¬кивающем полу. Мичман в замызганном халате метался в сером дыму, пахло прогорклым жиром. На нас мичман не обратил внимания, видно ему все осточертело. Не удивительно, что в такой обстановке выпекают хлеб с гайками. Майор-тыловик застыл истуканом, говорить с ним было бесполезно. Гуреев, наливаясь краснотой, со злостью сказал:
—Я трижды пытался закрыть хлебопекарню. Как результат — два строгача от начальника тыла флотилии. А теперь вот и предупреждение... Звание задержал. Наведите порядок! А порядок должен он наводить, вместе со своими долбаками!
—Акты о санитарных нарушениях составил?
—Конечно! Вторые экземпляры храню в сейфе. И по свалкам, и по комбинату питания! Член Военного совета адмирал Зимов пообещал выдернуть на парткомиссию. Вот я им там все и выложу. Надоело!
—Не горячись, Владимир. Сделай копии актов для меня. Для начала поговорю с начальником тыла флота. Кто, кстати, тылом командует?
—Вице-адмирал Филиппов.
—Мой командир базы. Это хорошо. Семен Никифорович деловой человек. А теперь пошли, посмотрим комбинат питания. Хлебопекарню я закрываю. Слышите, мичман?
—А что народ шамать будет?
—Не ваше дело! Продолжите работу, будете объясняться с прокурором. Вопросы?
—А оно мне надо? Да гори оно все синим пламенем. Уж лучше я на автобазу работать пойду!
—Не возражаю! А пока вот вам предписание на штраф. Оплатите в сберкассе, квитанцию мне, причем до моего отъезда. Это в ваших же интересах!
—За что!
—За грязь и грубые нарушения при выпечке хлеба.
Час потребовался для оформления документов о закрытии хлебопекарни и комбината питания. О результатах проверки нужно было доложить командованию флотилии. В штабе — шаром покати. Заместитель командующего укатил в Североморск. Члена Военного совета контр-адмирала Зимова я с трудом отыскал на плавказарме дивизии подводных лодок. Моло¬жавый, красивый адмирал. Только глаза злые, колючие. Разговор с ним не получился.
—Таких как вы, московских гастролеров, у нас по три штуки на день. Мне на ваши запреты плевать. Хлебопекарню закроете. А народ чем кормить? Вы об этом подумали, полковник?
—Понимаю, хлеб с крысами и гайками лучше. Комбинат питания — прямая угроза здоровья и жизни подводников. Нарушать советские законы я вам не позволю.
—Демагогия. Лучше полезным делом займитесь! — Адмирал отвернулся и стал звонить по телефону.
До двух часов ночи я изучал материалы по санитарному состоянию гарнизона, заодно сделал копии выступлений контр-адмирала Зимова на конференциях, актов бытовых комиссий, утвержденных им же. Тут уж была не демагогия, а прямое сокрытие фактов и очковтирательство. Получилось приличное досье. По моему заданию ребята собрали коллекцию ложек и алюминиевых мисок, которыми пользовались подводники-атомщики. Вилок и столовых ножей старшинам и матросам вообще не выдавали.
В восемь утра я уже был у Зимова. Не здороваясь, сухо сказал:
—Понимаю, человек вы чрезвычайно занятой, вам не до московских гастролеров и все же я рекомендую кратко ознакомиться с материалами, которые я буду докладывать командованию флотом, а затем передам в прокуратуру.
Зимов резко побледнел, на его скулах вспухли желваки, он открыл папку и стал просматривать документы. Минут через десять он пригладил волосы и, с улыбкой глянув на меня, нажал кнопку селектора. Все остальные действия были построены по законам классической драматургии. Зимов приказал собрать офицеров тыла, морской инженерной службы. Когда они шумно расселись за длинным столом, контр-адмирал встал и, опершись кулаками о стол, заговорил тихо и проникновенно:
—Погрязли мы, товарищи офицеры в быту. Погрязли! Пригляделись, смирились. Нужно, чтобы из Москвы приехал главный специалист, чтобы ткнуть нас носом в наше же дерьмо. Лодки несут боевую службу, люди работают на пределах человеческих возможностей, а на берегу тишь да гладь, пикничками пробавляемся, рыбалками. Хлеб печем пополам с гайками — нормально, в доме рядом с магазином прорвало канализацию, залило подвал, вонь на весь городок — тоже нормально, на свалке скоро аллигаторы заведутся — хорошо, свой заполярный зоопарк. Все, товарищи коммунисты, терпение лопнуло. Через месяц проведем партконференцию, заслушаем отдельных начальников. А многих из присутствующих вызовем на парткомиссию и спросим, достойны ли они носить у сердца партийный билет. Строго спросим. Заодно и за то, что меня постоянно дезинформируют. Врачи давно уже бьют тревогу, а мы их за исполнение долга наказываем. Не суйтесь, мол.
Разнос длился минут сорок. Одноактная пьеса была рассчитана исключительно на меня. Зимов оказался неплохим режиссером-постановщиком, да и актер он был неплохой. Во всяком случае, негодование он изобразил довольно убедительно. Только я к подобным фокусам давно привык и при случае умело пользовался партийной риторикой. Не раз приходилось останавливать подобного рода деятелей.
—Товарищ адмирал, — говорил я, — вы старше меня по званию, жизненный опыт у вас больше. Мы члены одной партии, а вот как коммунист я вас не понимаю. Моя задача — сохранение здоровья моряков, я рассчитывал на вашу поддержку, а встретил сопротивление. Странно, очень странно. Не знаю, что и думать.
И начальник, минуту назад говоривший со мной барственно, на повышенных тонах, гас, серел лицом, оседал в кресле, словно шар, из которого выпустили воздух. Возможно, кто-то из них и прилепил мне прозвище Черный полковник. Прозвище прижилось.
Начальник тыла Северного флота встретил меня тепло, как своего ученика:
—Правильно ты все сделал, Андрей Сергеевич. Давно пора это гадючник разворошить. До всего руки не ходят. Я уже дал команду вывести из мобилизационного резерва подвижную хлебопекарню, полевые кухни. Комбинат питания закрыт на капитальный ремонт, личный состав будем кормить в палатках. Реальная проверка боеготовности...
