|
От
|
kregl
|
|
К
|
OldSalt
|
|
Дата
|
31.12.2003 14:07:52
|
|
Рубрики
|
Байки;
|
|
Фома Фомич(+)
Здр!
Вот - дополнительная глава к "Вчерашним заботам"
-----------------------
Сухопутная майорша на глубине 50 метров
(Рассказ капитана дальнего плавания
Фомы Фомича Фомичева к 300-летию Российского ВМФ)
С этим мореманом мне пришлось несколько раз пройти Северным морским путем.
Звали Фомича на судне «нудак». Но не подумайте, что здесь что-то нецензурное:
«нудаки» - - это по-научному контаминация и означает смешение двух или
нескольких слов или выражений в новое понятие. В данном случае «нуда» от зануды,
а остальное от дурака.
«Значить» — любимое слово-паразит Фомичева.
Так вот, Фомич, на мой взгляд, 100-процентный нудак. Однако приходится заметить,
что бывают капитаны с огромным лбом и тремя высшими образованиями, но стоит
им выйти из Кольского или там Бискайского залива, как они уже на мели сидят.
А Фома Фомич всю жизнь за безаварийность провисел на Доске почета нашего
славного Балтийского пароходства. И это при том, что облазил он нашу планету по
всем морям и океанам сквозь все ее шторма, ураганы, туманы и льды.
Нынче год тяжелый, високосный, выборный, и потому мрут мои морские
однокашники, соплаватели и товарищи-писатели косяками.
Но Фома Фомич еще держит хвост пистолетом, хотя ходит со стоеросовый клюкой.
Недавно навестил меня, принес пузырь (это вообще-то на морском языке обозначает
поллитру) «янтарного эликсира», флягу таинственной силы природы — «Бальзам
Биттнера» и букетик ромашек со своего садового участка в Стрельне.
— Это, Викторыч, значить, тебе таинственное лекарство от старости и в честь,
значить, трехсот лет нашего вонючего флота. Тяпни, но не более как рюмку Биттнера
этого. Ни-ни — ни капли, значить, больше нельзя, хоть он и на спирту. А закусишь
янтарными пилюлями, но тоже не жадничай: не более двух глотай. Все усек?
— Спасибо, Фома Фомич, от души, — сказал я и утер слезу.
- Что, Викторыч, слаб стал к старости? — вопросил Фома Фомич. — Я вот тебе
скажу, значить, не побоюсь. Как море в телевизор увижу, так носом и хлюпаю.
- Как собираешься трехсотлетие наше знаменитое отмечать? Парад смотреть на Неве
пойдешь?
— Вояк этих недостроенных глядеть? В гробу я их без всяких, значить, тапочек
видал. Всю жизнь, значить, обходил ихние эсминцы да крейсера на пределе видимого
горизонта. А уж подлодки энти — от их, как черт от ладана. Разе вояки
по-человечески плавать могут? За триста лет не научились левыми бортами
расходиться. Так и ле-зуть, значить, тебе на пересечку под самый твой форштевень!
Ироды и бездельники без всякой законности и правопорядка!
— Сбавляй обороты, Фома Фомич, Бога побойся. Так наших защитников крыть!
- А в Бога, скажу втихаря, Викторыч, я, вот те крест, — здесь Фомич истово
перекрестился, — я по-новой, значить, уверовал. Как все в новой федеральной
Рассей -так и я, значить.
— Ты хоть раз-то на боевом корабле был, торгаш занюханный? —
поинтересовался я. (Не думайте, что «торгаш» это оскорбительно и от барахолки,
нет. Так военные моряки торговых моряков вполне официально называют).
— А как без этого просуществуешь в СССР? Ясное дело, бывал, — сказал Фомич и
своей клюкой поправил ромашку в вазочке. Затем устроился в кресле поудобнее и
понес:
— Забрили, значить, в начале пятидесятых годов на боевую переподготовку. И
сунули на подводную лодку дублером старшины первого отсека. За три месяца один
раз в море нос и высунули: лодка-то типа «Буки» — с бородой, значить, уже.
Сходили мы на этой развалюхе времен Куликовской
войны с Полярного на Новую Землю. Поход получился вовсе мерзкий. Потому что
командировали к нам санитарную майоршу-врачиху. Она должна была подвести
теоретическую базу для уменьшения автономного пайка братишкам-подводникам.
Это, как понимаешь, значить, особо калорийная жратва для моментов стрессовых
ситуаций.
Прибыла майорша — сравнительно молоденькая еще дамочка и губы накрашены. С
перманентом. В походе она должна была личный состав пять раз в сутки взвешивать.
- Фома Фомич, она вас безменом взвешивала?
— Не, напольные весы приволокли. А все это спецмероприятие требовалось
московскому верховному командованию, чтобы доказать, что мужчины при
плавании под океанской толщей полнеют, а не худеют. И через это уменьшить нам
автономный паек.
Само явление майорши подводному народу мне, Викторыч, лично запомнилось на
всю оставшуюся судьбу, как явление Христа на митинге.
Тут такой нюанс. Когда лодка у пирса, от отсеки, ясное дело, вентилируются. И по
шахте центрального поста беспрерывно под сильным напором поступает снизу вверх
могучая воздушная струя.
— Фома Фомич, что я сам на лодках не кантовался? Даже помню, что на завтрак в те
годы шпроты давали и консервированную китайскую курицу...
— Майорша, значить, прибыла не в штанах, а, дура, при маникюре, едрить ее, и в
юбке. Трап, ясное дело, вертикальный. Когда член боевого экипажа спускается по
трапу с воли в центральный пост, то, значить, находящиеся в посту сперва видят его
сапожища, потом пошлую задницу, а потом уже и всю головную часть.
Струя вентиляционного воздуха задрала у дамочки юбчонку в аккурат на кудрявую
башку. Ты вот, Викторыч, такое когда-нибудь в жизни наблюдал? А мы тогда в посту
с полным удовольствием любовались ее подвязками, чулочками и розовыми
трусиками. Секунд двадцать любовались. Такое вот получилось явление Христа.
Только, значить, женского роду.
Секунд черед тридцать мы узрели красную рожу майорши, которой вахтенный
офицер по всей ихней дурацкой военно-морской форме представился.
А уже на следующие сутки, значить, произошло обострение отношений с обеих
сторон. Обострение началось в Баренцевом море, когда мы нырнули и шли на
пятидесяти метрах.
Тут-то майорша и начала взвешивать братков. И еще приказала, чтобы мы вешались в
одних кальсонах. Вес-то кальсон был ей известен и она могла без всякого мозгового
напряжения вычитать его из нашего живого веса. Так майорша объяснила. Но
матросня считала, что тут зуб за зуб выходит: мы-то ее трусишки видели! Вот она и...
Короче говоря, мы на дамочку записали зуб, потому что мужчина в кальсонах — это
уже не мужчина, а какая-то камбала и унизительно для духа.
(Чтобы вы поняли дальнейший рассказ Фомы Фомича, необходимо сделать
некоторое пояснение. В гальюнах на лодках существовало довольно хитрое
устройство для продувки-промывки стульчака под определенным давлением: там и
клапана, и манометры, и вентили разные. Сам гальюн чуть больше гроба,
поставленного вертикально. Пипифакс обычно жестковатый — чаще всего старые
номера «Крокодила» или «Огонька».)
— И вот на глубине пятидесяти метров, — продолжал Фома Фомич, возбуждаясь и
подправляя пальцем нижнюю протезную челюсть, — дамочке вдруг приспичило, да,
судя по всему, по большому делу.
Командир отсека приказывает мне сопроводить майоршу в гальюн, где объяснить ей,
стерве, всю подводную науку, значить, и технику. Ну, отдраиваю я стальную дверь,
отворачиваю винтовой стопор, отдаю заглушки и вежливым жестом приглашаю
майоршу перед собой.
Она заходит.
Я — за ней протискиваюсь, чтобы объяснить технику безопасности. Дамочка: «Вон
отсюда! Как вы смеете?! Как вам не стыдно?! Вон!»
Я по всей форме: «Вас понял»! Есть вон отсюдова, товарищ майор медицинской
службы!» И нормально выкатился, а она задраилась на все запоры. Которые, кстати,
снаружи из отсека отдраивать-то вовсе невозможно.
Десять, двадцать, тридцать минут проходит — ни она обратно не вылазит, ни звуков
из гроба никаких. Старший лейтенант — командир отсека начинает в панику падать:
матросня-то, значить, уже покидает боевые посты и в очередь к гальюну становится,
мучительные рожи корчит: мол, приспичило им всем разом, и так дозарезу, что вахту
не только кончить, но и стоять уже не могут -как в знаменитой песне поется.
Командир отсека аварийной скобой в стальную гальюн-ную дверь лупит — ни тебе
привета, ни ответа. А может, ее там затопило к ядрене фене? Старлей старпома
вызвал, тот говорит, что на такой чрезвычайный случай в инструкции ничего нет, и
вызывает командира лодки...
Короче говоря, командир тоже вокруг гальюна покрутился и ничего не придумал,
кроме как продуваться и всплывать посреди штормового Баренцева моря: чтобы
можно было автоген применить и майоршу из гальюна вырезать.
А когда наконец вырезали, тут, Викторыч, ни пером описать, ни в сказке сказать.
Бедолага вместо давления в фановую магистраль открыла вентиль противодавления.
Сидит наша взвешивательница на стульчаке, от слез опухла и весь ейный перманент
насквозь и глубже пропитан мельчайшей распыленной под пятью атмосферами
фановой дрянью. И еще нам кулачком грозит, ядрить ее, дуру, в корень.
Ну, ясное дело, автономный паек нам урезали уже через неделю и ровно в два раза.
С тех пор и до самого коммунистического путча я китайскую консервированную
курицу только в моменты исторических дат видел... Значить, Викторыч, есть все-таки
области технической деятельности, где бы женщин лучше вовсе не было. Имею в
виду космос. Хотя, правда, моя супруга, например, лет через тридцать после
приобретения первого телевизора все-таки научилась его включать...
- А выключать? — поинтересовался я у Фомы Фомича.
— Тут, врать не буду, дела у ей все еще хреновые. А вообще-то, Викторыч,
раскиселил ты меня своими воспоминаниями.
— Вроде бы я, Фома Фомич, ничего и не вспоминал.
- Вот, вот. Я и говорю, что в честь трехсот годков нашего героического флота и
святого великомученика Севастополя надраться придется под самую завязку,
несмотря даже на радикулит в спине и боли в брюхе...
----------------------
С уважением, kregl