От	Администрация (ЛАА)
К	All
Дата	20.08.2008 20:42:31
Рубрики	Прочее;

всем участникам острых полемик

---

Доброго времени всем.

В связи с текущими дискуссиями Форума хотелось бы обозначить позицию (чисто административную, помимо личных предпочтений).

Львиная доля этих дискуссий является безусловным уходом от основной темы Форума (оффтопиком). В соответствии с Регламентом Форума (п.3.1) оффтопики являются не рекомендованной формой общения на Форуме. То есть, при определенных условиях они имеют право на существование, но, в зависимости от прихотей Администрации, они могут быть и удалены, а чрезмерное пристрастие какого-либо участника к оффтопикам - после явно или в привате выраженного порицания - могут привести к дисциплинарным последствиям.

Администрация Форума однозначно не считает вредным ведение дискуссий на темы, отходящие от основной тематики Форума. Более того, вдумчивый и часто нетривиальный обмен мнениями на сторонние темы представляется одной из позитивных сторон нашего Форума.

Кроме того, Администрация менее всего страдает намерениями превратить Форум РПФ в собрание единомышленников, напротив: нестандартные, личные, инородные и даже чужеродные мнения приветствуются... НО!

Но только до тех пор, пока общение участников друг с другом вписывается в понятие "дискуссия". Это - либо конструктивный обмен мнениями, либо внятная (не обязательно аргументированная, но ясно изложенная) позиция, личное мнение, свободное от навязывания его собеседникам и читателям, без ненужных повторов, без излишнего многословия и избыточного красноречия. И уж менее всего в понятие дискуссии вписывается раздача негативных нравственных оценок собеседникам, их манерам, доводам или взглядам. Хотя следует признать, что сама по себе нравственная оценка собеседника или его позиции, как личное мнение, есть не только неизбежное, но и - при определенном добросердечии и взвешенности - вполне допустимое явление в нормальном общении нормальных людей.

Увы, налицо явный отход некоторых участников от вышеозначенных определений.

Не буду приводить имен и примеров.

Просто предупреждаю.

- что отныне и на неопределенное время считаю себя обязанным удалять (а в случае рецидивов привлекать авторов к дисциплинарной ответственности) сообщения, которые идут в разрез с моими представлениями о конструктивной дискуссии (напоминаю на всякий случай, что сообщения из дерева Форума удаляются вместе со всеми ответами, если они есть).

- что любые унизительные высказывания в адрес собеседников будут караться дисциплинарно незамедлительно.

- что любые поползновения к "полемическому" сквернословию будут жестко караться сразу же по мере обнаружения.

- и что незнание кем-либо из участников моей позиции не освобождает его от вышеописанных мер.

А поскольку времени на разборки у меня нет, то никакого даже намека на справедливость не обещаю.

М-м-м-м, как это уже, кажется, говорилось: praemonitus praemunitus (с).

Кстати.

Уважаемым участникам Densoider и 2503 хотел бы заметить, что выплеснувшееся в горячке устного спора сквернословие - отнюдь не то же самое, что в письменном общении: в отличие от первого, во втором случае у автора всегда есть время и подумать, и одуматься, и найти эквивалентную (и, кстати, скорее всего гораздо более емкую) замену тому скороспелому дерьму, что так и просится порою на непривычный к дисциплине язык. Считать же словесную мерзость украшением диалога мне не позволяют убеждения.

Три ветки дискуссии, начатые этими авторами, удалены вместе со всеми ответами на них остальных участников, авторское негодование которых за пропавший втуне интеллектуальный труд целиком и полностью снимаю со своей совести.

Об опасности повторения подобного, думаю, специально упоминать не стоит.

С уважением ко всем.

---

От	Сергей
К	Администрация (ЛАА) (20.08.2008 20:42:31)
Дата	27.08.2008 18:46:45

Re: всем участникам...

---

>Доброго времени всем.

>В связи с текущими дискуссиями Форума хотелось бы обозначить позицию (чисто административную, помимо личных предпочтений).

>Львиная доля этих дискуссий является безусловным уходом от основной темы Форума (оффтопиком). В соответствии с Регламентом Форума (п.3.1) оффтопики являются не рекомендованной формой общения на Форуме. То есть, при определенных условиях они имеют право на существование, но, в зависимости от прихотей Администрации, они могут быть и удалены, а чрезмерное пристрастие какого-либо участника к оффтопикам - после явно или в привате выраженного порицания - могут привести к дисциплинарным последствиям.

>Администрация Форума однозначно не считает вредным ведение дискуссий на темы, отходящие от основной тематики Форума. Более того, вдумчивый и часто нетривиальный обмен мнениями на сторонние темы представляется одной из позитивных сторон нашего Форума.

>Кроме того, Администрация менее всего страдает намерениями превратить Форум РПФ в собрание единомышленников, напротив: нестандартные, личные, инородные и даже чужеродные мнения приветствуются... НО!

>Но только до тех пор, пока общение участников друг с другом вписывается в понятие "дискуссия". Это - либо конструктивный обмен мнениями, либо внятная (не обязательно аргументированная, но ясно изложенная) позиция, личное мнение, свободное от навязывания его собеседникам и читателям, без ненужных повторов, без излишнего многословия и избыточного красноречия. И уж менее всего в понятие дискуссии вписывается раздача негативных нравственных оценок собеседникам, их манерам, доводам или взглядам. Хотя следует признать, что сама по себе нравственная оценка собеседника или его позиции, как личное мнение, есть не только неизбежное, но и - при определенном добросердечии и взвешенности - вполне допустимое явление в нормальном общении нормальных людей.

>Увы, налицо явный отход некоторых участников от вышеозначенных определений.

>Не буду приводить имен и примеров.

>Просто предупреждаю.

>- что отныне и на неопределенное время считаю себя обязанным удалять (а в случае рецидивов привлекать авторов к дисциплинарной ответственности) сообщения, которые идут в разрез с моими представлениями о конструктивной дискуссии (напоминаю на всякий случай, что сообщения из дерева Форума удаляются вместе со всеми ответами, если они есть).

>- что любые унизительные высказывания в адрес собеседников будут караться дисциплинарно незамедлительно.

>- что любые поползновения к "полемическому" сквернословию будут жестко караться сразу же по мере обнаружения.

>- и что незнание кем-либо из участников моей позиции не освобождает его от вышеописанных мер.

>А поскольку времени на разборки у меня нет, то никакого даже намека на справедливость не обещаю.

>М-м-м-м, как это уже, кажется, говорилось: praemonitus praemunitus (с).

>Кстати.

>Уважаемым участникам Densoider и 2503 хотел бы заметить, что выплеснувшееся в горячке устного спора сквернословие - отнюдь не то же самое, что в письменном общении: в отличие от первого, во втором случае у автора всегда есть время и подумать, и одуматься, и найти эквивалентную (и, кстати, скорее всего гораздо более емкую) замену тому скороспелому дерьму, что так и просится порою на непривычный к дисциплине язык. Считать же словесную мерзость украшением диалога мне не позволяют убеждения.

>Три ветки дискуссии, начатые этими авторами, удалены вместе со всеми ответами на них остальных участников, авторское негодование которых за пропавший втуне интеллектуальный труд целиком и полностью снимаю со своей совести.

>Об опасности повторения подобного, думаю, специально упоминать не стоит.

>С уважением ко всем.

А почему бы не изменить регламент форума, коль некоторые темы находят отклик? Можно проголосовать, было бы интересно.

---

От	142
К	Сергей (27.08.2008 18:46:45)
Дата	29.08.2008 09:31:33

Re: Рюмка шутки))

---

>>Просто предупреждаю.
>
>>- что отныне и на неопределенное время считаю себя обязанным удалять (а в случае рецидивов привлекать авторов к дисциплинарной ответственности) сообщения, которые идут в разрез с моими представлениями о конструктивной дискуссии (напоминаю на всякий случай, что сообщения из дерева Форума удаляются вместе со всеми ответами, если они есть).
>
>>- что любые унизительные высказывания в адрес собеседников будут караться дисциплинарно незамедлительно.
>
>>- что любые поползновения к "полемическому" сквернословию будут жестко караться сразу же по мере обнаружения.
>
>>- и что незнание кем-либо из участников моей позиции не освобождает его от вышеописанных мер.
>
>>А поскольку времени на разборки у меня нет, то никакого даже намека на справедливость не обещаю.
>>С уважением ко всем.




>
>А почему бы не изменить регламент форума, коль некоторые темы находят отклик? Можно проголосовать, было бы интересно.

Привет.



"- Здравствуйте, мои угнетенные! – закричал он радостно и побежал резво по проходу к сцене...")))

http://feels.ru/2006/10/05/print:page,1,viva_la_isterika.html

С уважением.
142

---

От	KM
К	142 (29.08.2008 09:31:33)
Дата	29.08.2008 10:29:48

Re: Рюмка шутки))

---

Добрый день!


>>>Просто предупреждаю.

>>А почему бы не изменить регламент форума,

>"- Здравствуйте, мои угнетенные!
http://feels.ru/2006/10/05/print:page,1,viva_la_isterika.html

Спасибочки, Виталик, что-то напомнило.

А насчет регламента - имхо ничего не менять!
Посты - строго по топику форума!
За оффтопик -наказывать нещадно!

Но, если интересно и по существу, то можно и на все вышеуказанное закрыть глаза.

Надо придерживаться отечественных традиций и компенсировать суровость законов частичной их необязательностью.

[2 Сергей]: понимаю, Вам такое должно быть как серпом по пальцам. Сорри, мое мнение - реальность солжнее любой теории. И Вы, как истинный либерал, должны быть готовы отдать жизнь за мое право его высказать.))))

>С уважением.
>142

С уважением, КМ
И не путайте подводную лодку с подледной водкой (с)

---

От	Сергей
К	KM (29.08.2008 10:29:48)
Дата	29.08.2008 13:12:56

Это чисто по русски..

---

.... признать допустимыми нарушения закона, вместо того, что бы приспособить закон к условиям.
ну что-ж, отвечу на былые вопросы, может кому интересно...



Людвиг фон Мизес
ЛИБЕРАЛИЗМ В КЛАССИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ


К оглавлению

ВВЕДЕНИЕ
1. Либерализм

Философы, социологи и экономисты XVIII и начала XIX столетий сформулировали политическую программу, которая легла в основу социальной политики сначала в Англии и Соединенных Штатах, затем на европейском континенте и, наконец, в других частях населенного мира. Полностью эта программа не была осуществлена нигде. Даже в Англии, которую называли родиной и образцом либерализма, сторонники либеральной политики так и не смогли осуществить всех своих требований. В одних странах принимались лишь отдельные части либеральной программы, тогда как в других -- не менее важные части либо изначально отвергались, либо были отброшены через непродолжительное время.

Лишь с большим преувеличением можно сказать, что мир когда-либо жил в эпоху либерализма. Либерализму нигде не позволили воплотиться полностью. Тем не менее каким бы кратким и одновременно ограниченным ни было преобладание либеральных идей, его хватило на то, чтобы изменить облик мира. Произошло впечатляющее экономическое развитие. Освобождение производительных сил человека умножило средства существования. В канун [первой] мировой войны [сама эта война была результатом долгой и острой борьбы против либерального духа, и разразилась она в период еще более жестоких нападок на принципы либерализма] мир был несравнимо более густо населен, чем когда-либо ранее, но каждый человек мог жить несравнимо лучше, чем это было возможно в прежние века.

Процветание, созданное либерализмом, значительно сократило детскую смертность -- страшное бедствие ранних эпох -- и в результате улучшения условий жизни увеличило среднюю продолжительность самой жизни. Не только избранный класс привилегированных людей наслаждался процветанием. В канун [первой] мировой войны рабочий в промышленных странах Европы, в Соединенных Штатах и в английских заокеанских владениях жил лучше и разнообразнее, чем незадолго до этого -- дворянин. Он не только мог есть и пить в соответствии со своими желаниями -- он мог дать своим детям лучшее образование.

Рабочий мог, если хотел, участвовать в интеллектуальной и культурной жизни своей страны; и, если он обладал достаточным талантом и энергией, то без особых трудностей мог повысить свое социальное положение. Именно в тех странах, которые пошли дальше других в реализации либеральной программы, вершину социальной пирамиды составляли в основном не те, кто с рождения наслаждался привилегированным положением благодаря богатству или высокому титулу своих родителей, а те, кто при благоприятных условиях выбрались из стесненных обстоятельств, прокладывая дорогу собственным трудом. Барьеры, в прежние века отделявшие господ от рабов, рухнули. Существовали только граждане с равными правами. Никому не препятствовали и никого не преследовали за национальность, взгляды, веру. Прекратились внутренние политические и религиозные гонения, и войны между народами стали происходить реже. Оптимисты уже провозглашали начало эры вечного мира.

Но события развернулись иначе. В XIX веке появились сильные и яростные противники либерализма. Им удалось разрушить огромную часть либеральных завоеваний. Сегодня мир не хочет больше слышать о либерализме. Вне Англии термин "либерализм" откровенно объявлен вне закона. В Англии, несомненно, еще есть "либералы", но большинство продолжает так себя называть лишь по инерции. В действительности это скорее умеренные социалисты. Сегодня политическая власть повсеместно находится в руках антилиберальных партий. Программа антилиберализма развязала силы, которые начали великую мировую войну, и, потребовав импортных и экспортных квот, тарифов, миграционных барьеров и других подобных мер, эти силы подвели народы мира к взаимной изоляции. Внутри каждой нации программа повлекла за собой социалистические эксперименты, результатом которых стало снижение производительности труда и сопутствующий рост бедности и нищеты. Тот, кто не закрывает намеренно глаза перед фактами, должен везде увидеть знаки приближающейся катастрофы мировой экономики. Антилиберализм ведет к общему краху цивилизации.

Тот, кто хочет знать, что представляет собой либерализм и каковы его цели, не может просто обратиться к истории за фактами и выяснить, за что выступали либеральные политики и чего они реально добились. Либерализму нигде не удалось выполнить свою программу так, как она была задумана.

Программы и действия тех партий, которые сегодня называют себя либеральными, также не могут пролить свет на природу истинного либерализма. Даже в Англии то, что сегодня понимается под либерализмом, больше напоминает движение тори и социалистов, чем старую программу фритрейдеров. Если существуют либералы, которые считают совместимым со своими взглядами одобрение национализации железных дорог, шахт и других предприятий и даже поддержку протекционистских тарифов, то нетрудно понять, что от либерализма не осталось ничего, кроме названия. Для формирования представления о либерализме в наши дни также уже недостаточно одного только изучения трудов его великих основателей. Либерализм не есть законченная доктрина или неизменная догма. Наоборот, это приложение научных теорий к общественной жизни. И так же, как экономика, социология и философия не стояли на месте со времен Давида Юма, Адама Смита, Давида Рикардо, Джереми Бентама и Вильгельма Гумбольдта, учение либерализма сегодня уже не то, каким оно было в их времена, хотя его фундаментальные принципы остались неизменными. Уже много лет никто не пытался выразить в сжатой форме сущность этого учения. Это может послужить оправданием нашей теперешней попытки проделать именно такую работу.

2. Материальное благополучие

Либерализм -- система взглядов на поведение людей в этом мире. В конечном счете либерализм не имеет никакой иной цели, кроме как повышение материального благосостояния людей, и не касается их внутренних, духовных и метафизических потребностей. Он не обещает людям счастья и умиротворения, а лишь максимально полное удовлетворение тех желаний, которые могут быть осуществлены за счет взаимодействия с предметами материального мира.

Либерализм часто упрекали в чисто внешнем и материалистическом отношении к земному и преходящему. Жизнь человека, как говорится, состоит не только из еды и питья. Существуют более высокие и важные потребности, чем пища и вода, кров и одежда. Даже величайшие земные богатства не могут дать человеку счастья: они не затрагивают его внутреннего "я", оставляя душу неудовлетворенной и пустой. Самая серьезная ошибка либерализма состояла в том, что он ничего не мог предложить более глубоким и благородным чаяниям человека.

Но критики, высказывающиеся в таком духе, лишь демонстрируют свое неправильное и материалистическое понимание этих высших и благородных потребностей. Имеющимися средствами социальной политики, можно сделать людей богатыми или бедными, но нельзя сделать их счастливыми или ответить их сокровенным стремлениям. И никакие внешние средства не приносят здесь успеха. Единственное, что может сделать социальная политика, так это уничтожить внешние причины боли и страдания. Она может развивать систему, которая дает пищу голодным, одежду -- раздетым и жилье -- бездомным. Счастье и удовлетворение зависят не от еды, одежды и жилья, а, помимо всего прочего, от того, что человек лелеет внутри себя. Не от пренебрежения к духовным благам либерализм занят исключительно материальным благополучием человека, а от убеждения, что самое высокое и глубокое в человеке не может быть затронуто никаким внешним регулированием. Он пытается обеспечить только внешнее благополучие, потому что знает, что внутренние, духовные богатства могут прийти к человеку не извне, а лишь из глубины его собственного сердца. Он не имеет целью создать что-либо иное, кроме внешних предпосылок развития внутренней жизни. И нет никакого сомнения в том, что относительно процветающий человек XX столетия может скорее удовлетворить свои духовные потребности, чем, скажем, живший в X веке и пребывавший в постоянной тревоге о хлебе насущном -- чтобы просто не умереть с голоду, и за жизнь -- из-за постоянно угрожавших опасностей и врагов.

Конечно, тем, кто, подобно последователям многих азиатских и средневековых христианских сект, принимает доктрину полного аскетизма и считает идеалом человеческой жизни нищету и свободу птиц в лесу и рыб в море, мы ничего не сможем ответить, когда они упрекают либерализм в сугубо материалистическом подходе. Мы можем только попросить их дать нам возможность спокойно идти своей дорогой, так же как мы не мешаем им попадать на небеса своим путем. Пусть себе мирно пребывают в кельях, вдали от людей и мира.

Подавляющее большинство наших современников не может даже воспринять аскетического идеала. Но если уж отрицать принцип аскетического образа жизни, то нельзя упрекать либерализм за его нацеленность на благополучие внешнее.

3. Рационализм

Либерализм, кроме того, обычно упрекают в рационализме. Он стремится регулировать все с помощью разума и, следовательно, не может смириться с тем, что в делах человека огромное место есть и должно быть занято чувствами и вообще иррациональным -- т.е. тем, что разумным не является. Либерализм никоим образом не отрицает того, что люди порой поступают неразумно. Если бы человек всегда действовал разумно, не было бы нужды призывать его руководствоваться разумом. Либерализм не утверждает, что люди всегда поступают разумно, скорее что им следовало бы в своих собственных правильно понятых интересах всегда поступать обдуманно. Суть либерализма состоит в стремлении к тому, чтобы в сфере социальной политики так же признавался здравый смысл, как он без всяких возражений признается в других сферах человеческой деятельности. Если кто-то, услышав от доктора рекомендацию вести разумный -- т.е. здоровый -- образ жизни, ответил бы: "Я знаю, что Ваш совет разумен, однако мои чувства запрещают мне ему последовать. Я хочу делать то, что вредно для моего здоровья, несмотря на неразумность этих действий", то вряд ли его поведение будет нуждаться в комментариях. Что бы мы ни предпринимали для достижения поставленных самим себе целей, мы стараемся делать это разумно. Человек, который хочет перейти железнодорожные пути, не выберет для этого момент, когда мимо проходит поезд. Человек, который хочет пришить пуговицу, будет стараться не уколоть палец иголкой. В каждой сфере практической деятельности человек развил такие приемы или технологию, которые предписывают, как следует поступать, если вы хотите вести себя разумно. Совершенно ясно, что человеку желательно овладеть приемами, которыми он может пользоваться в жизни. А тот, кто забирается в сферы, где он не владеет приемами, тот плохой работник и заслуживает порицания. Только в сфере социальной политики считается, что должно быть иначе. Здесь должен решать не разум, а чувства и импульсы. Вопрос, как устроить так, чтобы в темное время суток было хорошее освещение, обычно обсуждается только с помощью разумных доводов. Однако как только обсуждение доходит до того пункта, когда предстоит решить, должен ли завод, производящий освещение, управляться частными лицами или муниципалитетом, разумные доводы в расчет уже не принимаются. Здесь чувство, общественное мнение -- короче, не разум -- должны определять результат. Мы тщетно спрашиваем: почему?

Организация человеческого общества по образцу, наиболее подходящему для достижения предполагаемых результатов, является делом весьма прозаичным и скучным, как, скажем, постройка железной дороги или производство одежды или мебели. Национальные и правительственные дела действительно более важны, чем все остальные практические вопросы человеческой деятельности, поскольку общественный строй представляет фундамент всего остального и для каждого человека успех в достижении собственных целей возможен только в обществе, благоприятствующем их осуществлению. Но как ни возвышенна может быть сфера, в которой находятся политические и социальные вопросы, она все же охватывает проблемы, подлежащие контролю, и, следовательно, эти проблемы следует рассматривать в соответствии с канонами разумного. В таких проблемах, не меньше чем во всех наших мирских делах, мистицизм является только злом. Возможности нашего понимания весьма ограниченны. Мы не можем надеяться, когда-либо постичь тайны Вселенной. Но факт того, что мы никогда не сможем понять смысла и цели нашего существования, не мешает принимать меры предосторожности, чтобы избежать инфекционных заболеваний или использовать подходящие средства лечения, прокормить и одеть себя. Точно так же он не должен удерживать нас от организации общества таким образом, чтобы те земные цели, за которые мы боремся, могли быть достигнуты наиболее эффективным способом. Даже государство и судебная система, правительство и его администрация не настолько возвышенны, хороши и грандиозны, чтобы мы не включили их в область рационального размышления. Проблемы социальной политики -- это проблемы социальной технологии, и их решение следует искать теми же путями и теми же средствами, которые мы используем при решении других технических проблем: с помощью рационального размышления и исследования конкретных условий. Всем, что есть человек, и всем, что возвышает его над животными, он обязан своему разуму. Почему он должен отказываться от разума именно в сфере социальной политики и доверяться неопределенным и смутным чувствам и импульсам?

4. Цель либерализма

Существует распространенное мнение, будто либерализм отличается от других политических движений тем, что он ставит интересы части общества -- имущих классов, капиталистов и предпринимателей -- выше интересов других классов. Это утверждение абсолютно ошибочно. Либерализм всегда исходил из блага для всех людей, а не для какой-либо особой группы. Именно это пытались выразить английские утилитаристы -- хотя, по правде говоря, не совсем точно -- в известной формуле: "Величайшее счастье для величайшего числа".

Исторически либерализм был первым политическим движением, которое нацелено на рост благополучия всех людей, а не особых групп. Либерализм отличается от социализма -- который также призывает к борьбе за лучшую участь для всех -- не целью, а средствами достижения этой цели. Утверждение, что следствием либеральной политики является или должно считаться покровительство особым интересам определенного слоя общества, вызывает также вопрос, подлежащий обсуждению. Одна из задач настоящей работы -- показать, что такой упрек ни в коей мере не оправдан. Но того, кто его выдвигает, нельзя изначально обвинять в несправедливости. И хотя мы считаем его мнение неправильным, оно вполне может быть вызвано лучшими побуждениями. В любом случае тот, кто нападает на либерализм таким образом, считает, что его намерения бескорыстны и он желает именно того, о чем говорит. Совершенно иначе поступают те критики либерализма, которые упрекают его в желании содействовать не общему благополучию, а только особым интересам определенных классов. Такие критики и несправедливы, и невежественны. Выбирая такой способ нападения, они показывают, что прекрасно знают слабость своей позиции. Они пользуются отравленным оружием, потому что иначе не могут рассчитывать на успех. Если доктор убеждает пациента, который просит пищу, вредную для здоровья, в порочности его желания, ни у кого не хватит глупости сказать: "Доктор не заботится о благе пациента. Тот, кто желает пациенту добра, не должен лишать его удовольствия насладиться такой изысканной пищей". Каждый поймет, что доктор советует пациенту отказаться от удовольствия, которое приносит вкусная, но вредная пища, единственно с целью избежать ущерба здоровью. Но как только дело касается социальной политики, все склонны относиться к этому совершенно иначе. Когда либерал предостерегает против определенных популистских мер, так как знает об их вредных последствиях, его считают врагом народа, а похвала достается демагогу, который, не взирая на будущий вред, рекомендует то, что кажется на данный момент целесообразным. Разумное действие отличается от неразумного тем, что оно предусматривает временные жертвы. На самом деле эти жертвы кажущиеся, так как с лихвой компенсируются благоприятными результатами, которые будут получены позже. Человек, избегающий вкусной, но нездоровой пищи, несет лишь временную и кажущуюся жертву. Результат -- отсутствие вреда здоровью -- показывает, что он не потерял, а выиграл. Такое поведение, однако, требует предвидения последствий. Демагог извлекает выгоду из этого факта. Он выступает против либерала, который требует временных и всего лишь кажущихся жертв, и объявляет его жестокосердным врагом народа, провозглашая между тем себя другом человечества. Поддерживая меры, которые он считает правильными, он прекрасно знает, как тронуть сердца слушателей и вызвать слезы рассказами о бедности и нищете.

Антилиберальная политика -- это политика "проедания" капитала. Она рекомендует изобилие в настоящем обеспечить за счет будущего. Это в точности тот же случай, что и с нашим пациентом. В обоих примерах относительно тяжелые невзгоды в будущем являются неизбежной платой за относительно полное моментное наслаждение. Говорить в данном случае, что это вопрос жестокосердия или филантропии, просто нечестно и неверно. И не только обычные действия политиков и прессы антилиберальных партий заслуживают такого упрека. Почти все авторы школы Sozialpolitik [социальной политики] извлекли пользу из этого закулисного метода ведения борьбы. То, что в мире существуют бедность и нищета, не является, как склонен верить по своей бестолковости средний читатель газет, аргументом против либерализма. Как раз бедность и нищету либерализм и стремится уничтожить, считая предлагаемые им для этого меры единственно подходящими. Пусть тот, кто знает лучшие или просто иные средства для достижения этой цели, приведет этому доказательство. Утверждение, что либералы не борются за благо для всех членов общества, а лишь для особых групп, никоим образом не заменяет такого доказательства. Тот факт, что существуют бедность и нищета, не стал бы аргументом против либерализма, даже если бы мир сегодня следовал либеральной политике. Всегда оставался бы открытым вопрос, не было бы еще большей бедности и нищеты, если бы доминирующей была другая политика. Наблюдая все те способы, которыми сегодня в каждой части света с помощью антилиберальной политики создаются ограничения и препятствия институту частной собственности, очевидно, совершенно абсурдно пытаться делать какие-либо выводы относительно неправильности либеральных принципов лишь на том основании, что экономические условия в настоящем не совсем такие, как хотелось бы. Для того чтобы оценить, чего достигли либерализм и капитализм, следует сравнить условия, какие мы имеем сейчас, с теми, какие были в средние века и в первые столетия современной эры. То, чего могли бы достичь либерализм и капитализм, если бы их не ограничивали, можно вывести только из теоретических рассуждений.

5. Либерализм и капитализм

Общество, в котором осуществляются либеральные принципы, обычно называется капиталистическим, а состояние такого общества -- капитализмом. Поскольку экономическая политика либерализма осуществлялась на практике лишь весьма приближенно, то существующие сегодня в мире условия почти не дают нам представления о смысле и достижениях собственно капитализма в настоящем его значении. Тем не менее в целом нашу эпоху можно называть эпохой капитализма, потому что все, чем создано богатство нашего времени, восходит к капиталистическим институтам. Благодаря тем либеральным идеям, которые все еще живы в нашем обществе, -- тому, что еще существует в нем от капиталистической системы, -- огромные массы наших современников могут наслаждаться уровнем жизни, гораздо более высоким, чем тот, который всего лишь несколько поколений назад был возможен только для богатых и особо привилегированных.

Конечно, в привычной риторике демагогов эти факты представляются совершенно иначе. Послушать их, так можно подумать, что весь прогресс в технологии производства способствует выгоде исключительно нескольких избранных, тогда как массы все глубже погружаются в нищету. Однако после недолгого размышления легко понять, что технический прогресс и промышленные новшества создают условия удовлетворения нужд огромных масс. Все крупные отрасли промышленности, производящие потребительские товары, работают непосредственно для них; все отрасли, производящие машины и полуфабрикаты, работают на них косвенно. Великие промышленные достижения последних десятилетий, как и те, которые произошли в XVIII веке, обозначаемые не совсем удачным выражением "промышленная революция", помимо всего прочего, позволили полнее удовлетворить потребности широких масс. Развитие текстильной промышленности, механизация производства обуви и прогресс в обработке и распределении продовольствия по самой своей сути принесли пользу широчайшей публике. Благодаря этим отраслям хозяйства массы людей сегодня одеваются и питаются значительно лучше, чем когда-либо раньше.

Однако массовое производство дает не только пищу, жилье и одежду, но и другую, необходимую для большинства, продукцию. Людям служат пресса и киноиндустрия, и даже театр и подобные "крепости искусства" с каждым днем все более и более становятся местами массового развлечения. Тем не менее в результате усердной пропаганды антилиберальных партий, которая выворачивает факты наизнанку, люди сегодня стали связывать идеи либерализма и капитализма с образом мира, ввергнутого в возрастающую бедность и нищету. Конечно, никакой пропаганде никогда не удастся, как надеялись демагоги, придать словам "либерал" и "либерализм" совершенно уничижительное значение. Однако невозможно отбросить тот факт, что, несмотря на все усилия антилиберальной пропаганды, в этих словах все же еще осталось что-то, что чувствует каждый нормальный человек, когда слышит слово "свобода".

Антилиберальная пропаганда поэтому избегает слишком часто упоминать слово "либерализм" и предпочитает, чтобы те низости, которые она приписывает либеральной системе, связывались с термином "капитализм". Это слово вызывает ассоциацию с бессердечным капиталистом, который не думает ни о чем, кроме собственного обогащения, не брезгуя при этом эксплуатацией своих сограждан. Едва ли кто-нибудь подумает, формируя представление о капиталисте, что общественный строй, организованный на подлинно либеральных принципах, построен так, чтобы у предпринимателей и капиталистов был только один путь к богатству, а именно: лучше обеспечивать соотечественников тем, что они сами считают необходимым.

Вместо того чтобы говорить о капитализме в связи с невероятным ростом уровня жизни масс, антилиберальная пропаганда упоминает капитализм только по поводу тех явлений, которые сделались возможными единственно из-за ограничений, наложенных на либерализм. Никак не упоминается тот факт, что капитализм предоставил некогда редкие предметы роскоши, а также пищу -- в том числе и некогда считавшийся роскошью сахар -- в распоряжение огромных масс. Капитализм упоминается в связи с сахаром, только когда картель повышает цену выше мировой рыночной цены. Как будто такое явление можно было бы представить себе при социальном строе, где действуют либеральные принципы! В стране с либеральным режимом, где нет тарифов, картели, повышающие цену товара выше мировой рыночной цены, были бы совершенно немыслимы.

Связующие звенья в цепи построений, благодаря которым антилиберальной демагогии удается обвинить либерализм во всех эксцессах и дурных последствиях антилиберальной политики, следующие. Начинают с допущения, что либеральные принципы нацелены на содействие интересам капиталистов и предпринимателей в ущерб интересам остального населения и что либерализм -- это политика, которая благоприятствует богатым за счет бедных. Затем замечают, что многие предприниматели и капиталисты при определенных условиях защищают покровительственные тарифы, в то время как другие -- производители оружия - поддерживают политику "национальной готовности" и немедленно переходят к заключению, что это, должно быть, и есть "капиталистическая" политика.

В действительности, однако, дело обстоит совершенно иначе. Либерализм является не политикой в интересах какой-либо особой группы, а политикой в интересах всего человечества. Следовательно, неправильно утверждать, что предприниматели и капиталисты имеют какой-то особый интерес поддерживать либерализм. Их интересы в борьбе за либеральную программу в точности те же самые, что и у всех остальных. Могут быть отдельные случаи, когда некоторые предприниматели или капиталисты прячут свои "особые" интересы в программу либерализма, но этим интересам всегда противостоят особые интересы других предпринимателей или капиталистов.

Дело это не такое простое, как представляют его те, кто везде чует "интересы" и "заинтересованные партии". Например, когда страна вводит тариф на чугун, нельзя объяснить "просто" тем, что это приносит выгоду чугунным магнатам. В стране обычно есть люди с противоположными интересами, даже среди предпринимателей: в любом случае, те, кто получат выгоду от тарифа на чугун -- постоянно сокращающееся меньшинство. Не может служить объяснением и взяточничество, так как люди, получившие взятки, могут также составлять меньшинство; и, кроме того, почему взятки дает только одна группа -- протекционисты, а не их оппоненты -- фритредеры?

В действительности идеология, которая делает возможным протекционистский тариф, не создается ни "заинтересованными партиями", ни теми, кого они подкупили, а идеологами, которые дают миру идеи, направляющие все человеческие дела. В нашу эпоху, когда преобладают антилиберальные идеи, фактически все думают соответствующим образом, так же, как сто лет назад большинство людей думало на языке преобладавшей тогда либеральной идеологии. Если многие предприниматели сегодня защищают протекционистские тарифы, то это не более чем форма, которую принимает антилиберализм в конкретном случае. Это не имеет ничего общего с либерализмом.

6. Психологические корни антилиберализма

Задача этой книги -- обсуждение проблемы социальной кооперации с помощью разумных доводов. Но корень оппозиции либерализму не может быть найден исходя из здравого смысла. Эта оппозиция берет начало не от разума, а от патологического умственного склада -- от негодования и от невротического состояния, которое может быть названо комплексом Фурье -- по имени французского социалиста.

По поводу негодования и завистливого недоброжелательства много говорить не стоит. Негодование действует тогда, когда человек так ненавидит кого-либо за его более благоприятные обстоятельства, что готов нести тяжелые потери, лишь бы тот, кого он ненавидит, тоже потерпел ущерб. Многие из тех, кто нападает на капитализм, прекрасно знают, что их положение при любой другой экономической системе будет менее благоприятным. Отдавая себе в этом отчет, они выступают за реформу, т.е. за социализм, так как надеются, что богатые, которым они завидуют, тоже будут страдать при социализме. Снова и снова можно услышать, как социалисты утверждают, будто даже материальную нужду переносить в социалистическом обществе будет легче потому, что люди будут понимать, что ни один не живет лучше соседа.

Во всяком случае, негодование все же можно преодолеть с помощью разумных доводов. В конечном итоге человеку, исполненному негодования, все-таки не так трудно объяснить, что ему важнее не ухудшить положение более удачливого собрата, а улучшить свое собственное.

С комплексом Фурье бороться гораздо труднее. В этом случае мы имеем дело с серьезным заболеванием нервной системы -- неврозом, предметом изучения психолога, а не законодателя. И все же его нельзя игнорировать при исследовании проблем современного общества. К сожалению, до сих пор медики редко задавались вопросом: что представляет собой комплекс Фурье? Его не задал себе даже Фрейд, великий мастер психологии, как и не задали последователи его теории невроза, хотя именно психоанализу мы обязаны открытием того единственного пути, который ведет к последовательному и систематическому пониманию умственных расстройств такого типа.

Едва ли хоть одному человеку из миллиона удается осуществить цель своей жизни. Результат трудов человека, даже того, к кому судьба благосклонна, остается далек от того, на что позволяли надеяться романтичные мечтания юности. Планы и желания разбиваются о тысячу препятствий, и сил человеческих оказывается недостаточно для достижения целей, на которые он настроился. Крушение надежд, расстройство планов, собственная несостоятельность перед лицом задач, которые он себе поставил, -- все это составляет наиболее глубокую болезненную основу жизненного опыта каждого человека. А это -- обычная человеческая судьба. Существуют два вида реакции на такой опыт. Один из них выражен в практической мудрости Гете:

Не воображаешь ли ты, что я должен ненавидеть жизнь,
Должен бежать в пустыню, Потому что не все ростки моих мечтаний расцвели? -- восклицает Прометей. И Фауст понимает в "высший момент": "последнее слово мудрости" состоит в том, что

Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой.
(Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
Жизнь и свободу заслужил).
[Пер. В.Пастернака. -- Прим. пер.]

Такую волю и такой дух не могут победить никакие земные невзгоды. Тому, кто принимает жизнь такой, как она есть, не приходится искать убежища своему разрушенному сознанию, утешая себя "спасительной ложью". Если не приходит долгожданный успех, если превратности судьбы в мгновение ока разрушили то, что кропотливо строилось годами тяжелого труда, тогда он просто умножает свои усилия. Он может смотреть беде в глаза без отчаяния.

Невротик не может выносить жизнь в реальных формах. Для него она слишком сырая, слишком грубая, слишком обычная. Он не имеет, как здоровый человек, достаточно мужества "держаться, несмотря ни на что" и стремится сделать жизнь терпимой. Это бы не соответствовало его слабости. Вместо этого он находит убежище в иллюзии. Иллюзия, по Фрейду, это "само по себе нечто желанное, вид утешения"; она характеризуется "сопротивлением натиску логики и реальности". Ни в коей мере недостаточно, следовательно, пытаться уговорить пациента отказаться от его иллюзии, убедительно демонстрируя ее абсурдность.

Для того чтобы выздороветь, пациент сам должен побороть ее. Он должен научиться понимать, почему он не хочет смотреть правде в глаза и ищет убежища в иллюзиях. Только теория невроза способна объяснить успех, достигнутый фурьеризмом -- этим сумасшедшим продуктом серьезно поврежденного рассудка.

Здесь не место приводить доказательства психоза Фурье, цитируя пассажи из его сочинений. Эти описания представляют интерес только для психиатра, а также, возможно, для людей, которые получают определенное удовольствие от чтения непристойной литературы. Но дело в том, что марксизм, когда ему приходится оставить сферу напыщенной диалектической риторики (или осмеяния и оклеветания оппонентов) и сделать несколько скудных ремарок по существу вопроса, никогда не мог выдвинуть ничего другого, кроме того, что уже предложил "утопист" Фурье. Марксизм также неспособен построить картину социалистического общества, не делая тех двух допущений, которые делал Фурье и которые противоречат всему опыту и здравому смыслу. С одной стороны, он предполагает, что "материальная основа" производства, которая уже "присутствует в природе и не требует производительных усилий со стороны человека", имеется в таком изобилии, что ее не нужно экономизировать; отсюда и вера марксизма в "практически неограниченный рост производства". С другой стороны, он предполагает, что в социалистическом обществе работа превратится "из бремени в удовольствие" -- т.е. она станет "первостепенной жизненной потребностью". Там, где изобилие всех товаров обеспечено и работа является удовольствием, несомненно, ничего не стоит создать сказочную страну "с молочными реками и кисельными берегами". Марксизм верит, что с высоты своего "научного социализма" он имеет право с презрением взирать на романтизм и романтиков. Но в действительности его собственные методы ничем от их не отличаются. Вместо того чтобы убрать преграды, стоящие на пути его стремлений, марксизм также предпочитает, чтобы все препятствия просто исчезли в тумане фантазии.

В жизни невротика "спасительная ложь" имеет двойную функцию. Она не только утешает его в прошлых неудачах, но создает картину будущего успеха. В случае социальной неудачи, которая только и интересует нас здесь, утешение состоит в вере, что неспособность человека достичь высоких целей, к которым он стремился, должна приписываться не его собственной несостоятельности, а несовершенству общественного строя. Недовольный ожидает от ниспровержения этого строя успеха, в котором ему отказала существующая система. Следовательно, абсолютно бесполезно пытаться объяснить ему, что утопия, о которой он мечтает, неосуществима и что единственный институт, возможный для общества, организованного по принципу разделения труда, -- это частная собственность на средства производства. Невротик цепляется за свою "спасительную ложь", и, когда он должен сделать выбор, отказавшись либо от нее, либо от логики, он предпочитает пожертвовать логикой. Потому что жизнь для него была бы невыносимой без утешения, которое он находит в идее социализма. Эта идея подсказывает ему, что не он сам, а мир виноват в его неудаче. Это убеждение поднимает его подавленную уверенность в себе и освобождает от мучительного чувства подчиненности.

Благочестивый христианин времен расцвета Христианства мог легче переносить земные несчастья, потому что он надеялся на продолжение существования души в другом, лучшем мире, где те, кто на земле был первыми, будут последними, а последние -- первыми. Точно так же для современного человека социализм стал эликсиром от земных невзгод. Вера в бессмертие, в воздаяние в будущем и в воскрешение сформировала стимул к добродетельному поведению в этой жизни. Результат от обещаний социализма оказался совсем иным. Он не налагает никаких других обязательств, кроме оказания политической поддержки социалистической партии; и в то же время он порождает ожидания и требования. Эта основная характеристика социалистической мечты объясняет, почему каждый сторонник социализма ожидает того, в чем до сих пор ему было отказано. Авторы социализма обещают не только богатство для всех, а также счастье и любовь каждому, полное физическое и духовное развитие каждой личности, раскрытие во всех людях великих талантов к искусству и науке и т.п. Совсем недавно Троцкий заявил в одном из своих сочинений, что в социалистическом обществе "средний человеческий тип поднимется до высот Аристотеля, Гете или Маркса. А новые вершины поднимутся выше этого уровня" [Leon Trotsky, Literature and Revolution, Пер. Р.Струнского, London, 1925, P. 256]. Социалистический рай будет царством совершенства, населенным абсолютно счастливыми сверхлюдьми. Вся социалистическая литература полна нелепицы такого рода. Но именно эти нелепицы завоевывают социализму большинство сторонников.

Нельзя послать каждого человека, больного комплексом Фурье, к доктору для психоаналитического лечения; число тех, кто им страдает, слишком велико. Никакое средство в этом случае не годится, кроме лечения болезни самим пациентом. Через самопознание он должен научиться терпеть свою участь в жизни, не ища козла отпущения, на которого можно возложить всю вину, и прилагать усилия к тому, чтобы понять фундаментальные законы социальной кооперации.

I. Основы либеральной политики
1. Собственность

Человеческое общество представляет собой объединение людей для совместной деятельности. В противоположность изолированной деятельности индивидов совместная деятельность на основе принципа разделения труда создает преимущество -- более высокую производительность. Если некоторое число людей работает в сотрудничестве и кооперации в соответствии с принципом разделения труда, то они будут производить (при прочих равных) не только то же самое количество, которое они производили бы, работая как самостоятельные индивиды, а значительно больше. Вся человеческая цивилизация стоит на этом. Именно разделение труда отличает человека от животных. Именно разделение труда сделало слабого человека, значительно уступающего большинству животных в физической силе, властелином планеты и создателем чудес техники. Не будь разделения труда, мы ни в каком отношении не были бы впереди наших предков, живших тысячу или десять тысяч лет назад.

Человеческий труд сам по себе не способен увеличивать благосостояние. Чтобы труд был плодотворным, он должен быть приложен к материалам и ресурсам Земли, которые Природа предоставила в наше распоряжение. Земля со всеми веществами и силами и человеческий труд составляют два фактора производства, от целенаправленного взаимодействия которых происходят все товары, служащие удовлетворению наших материальных внешних нужд. Для того чтобы производить, необходимо использовать труд и материальные факторы производства, включая не только природное сырье и ресурсы, в большинстве случаев находящиеся в земле, но и промежуточные продукты, уже изготовленные из этих первичных природных факторов производства ранее затраченным трудом. На языке экономики мы различаем соответственно три фактора производства: труд, землю и капитал. Под землей следует понимать все, что Природа предоставляет в наше распоряжение в виде веществ и сил расположенных на, под и над поверхностью Земли, в воде и в воздухе; под капиталом и капитальными ресурсами -- все промежуточные блага, произведенные из земли с помощью труда, служащие предметом труда для дальнейшего производства, как то машины, орудия, полуфабрикаты всех типов и т.д.

Теперь мы хотим рассмотреть две различные системы кооперации, существующие при разделении труда: одну, основанную на частной собственности на средства производства, и другую, основанную на общественной собственности на средства производства. Последняя называется социализмом или коммунизмом; первая -- либерализмом или также (с тех пор как эта система создала в XIX веке разделение труда, охватывающее весь мир) капитализмом. Либералы утверждают, что единственной работающей и эффективной системой человеческого сотрудничества в обществе, основанном на разделении труда, является частная собственность на средства производства. Они заявляют, что социализм как всеобъемлющая система, охватывающая все средства производства, неработоспособна и что применение социалистического принципа к части средств производства, хотя и не является, конечно, невозможным, ведет к сокращению производительности труда, так что вместо создания большего богатства оно должно, наоборот, давать эффект уменьшения богатства.

Программа либерализма, следовательно, если выразить ее одним словом, будет читаться так: собственность, т.е. частное владение средствами производства [в отношении товаров, готовых к потреблению, частное владение является само собой разумеющимся и не оспаривается даже социалистами и коммунистами]. Все остальные требования либерализма вытекают из этого фундаментального требования.

В ряд со словом "собственность" в программе либерализма вполне можно поставить слова "свобода" и "мир". И это не потому, что старая программа либерализма обычно их сюда и помещала. Мы уже говорили, что программа сегодняшнего либерализма переросла программу старого либерализма, она основана на более глубоком и лучшем понимании общественных взаимоотношений и опирается на прогресс, который сделала наука в последние десятилетия. Свобода и мир были выдвинуты на передний план программы либерализма не потому, что многие из "старых" либералов считали их скорее равными по значимости фундаментальным принципам либерализма, а не просто необходимым следствием единственно фундаментального принципа -- частной собственности на средства производства; а только лишь потому, что свобода и мир подвергались особенно яростным нападкам со стороны противников либерализма. И либералы не хотели отказаться от этих принципов и создать видимость того, что они в какой-либо мере признали справедливость выдвигаемых возражений.

2. Свобода

Идея свободы столь прочно укоренилась во всех нас, что в течение долгого времени никто не осмеливался ставить ее под сомнение. Люди привыкли всегда говорить о свободе с величайшей почтительностью. Такое отношение к свободе есть достижение либерализма, хотя этот факт теперь нередко забывают. И только Ленин называл ее "буржуазным предрассудком". Само название "либерализм" происходит от слова "свобода", а название партии, оппозиционной либералам [оба обозначения возникли в ходе конституционной борьбы первых десятилетий XIX века в Испании] изначально было "рабская" ("servile").

До возникновения либерализма даже мудрые философы, основоположники великих религий, духовенство, воодушевленные самыми лучшими намерениями, и государственные деятели, которые искренне любили свой народ, смотрели на рабство определенной части человеческой расы как на справедливую, в общем полезную и явно благотворную систему. Некоторым людям и народам, как считалось, свобода дарована природой, другие же "осуждены" на рабство. Таким образом думали не только хозяева, но также и большее число рабов. Они мирились со своим рабским положением не только потому, что им приходилось подчиняться превосходству хозяев в силе, но также и потому, что они находили в этом некое благо: раб был освобожден от забот о своем хлебе насущном, так как хозяин был обязан снабжать его всем жизненно необходимым. Когда в XVIII и в первой половине XIX века возник либерализм, чтобы уничтожить крепостное право и подчинение крестьянского населения Европы и рабство негров в заокеанских колониях, немало искренних гуманистов объявили себя противниками этого. Несвободные работники привыкли к своей зависимости и не воспринимали ее как зло. Они были не готовы к свободе и не знали, что с нею делать. Прекращение хозяйской заботы было бы для них пагубным. Они были бы не способны управлять своими делами таким образом, чтобы всегда обеспечивать себе больше, чем то количество, которого было едва достаточно для удовлетворения первых жизненных потребностей, и вскоре впали бы в нужду и нищету. Эмансипация, таким образом, не только не дала бы им ничего, имеющего реальную ценность, но серьезно ухудшила бы их материальное благосостояние.

Поразительно, что можно было услышать, как эти взгляды выражали даже рабы. Для того чтобы противостоять таким суждениям, многие либералы считали необходимым представлять в качестве общего правила (и даже в преувеличенном виде) исключительные случаи жестокого обращения. Эти крайности никоим образом не были правилом. Были, конечно, отдельные примеры плохого обращения, и тот факт, что такие случаи существовали, был дополнительным основанием для уничтожения этой системы. Как правило, однако, отношение хозяев к рабам было человечным и мягким.

Когда тем, кто рекомендовал уничтожить принудительную зависимость с общегуманистических позиций, говорили, что сохранение этой системы было также и в интересах рабов и крепостных, они не знали, что ответить. Ибо против этого аргумента в защиту рабства существует только один довод, который может опровергнуть и действительно опровергал все остальные, -- а именно, что свободный труд несравнимо более производителен, чем рабский. Раб не заинтересован в том, чтобы стараться изо всех сил. Он работает ровно столько и настолько усердно, насколько это необходимо для того, чтобы избежать наказания за невыполненный минимум работы. С другой стороны, свободный работник знает, что чем большего результата он достигает своим трудом, тем больше ему заплатят. Он напрягает все свои силы для того, чтобы повысить свой доход. Достаточно сравнить те требования, которые предъявляются к работнику, обслуживающему современный трактор, с относительно скромными затратами ума, силы и прилежания, которые всего два поколения назад считались достаточными для крепостного пахаря России. Только свободный труд может совершить то, что должно требоваться от современного промышленного рабочего.

Бестолковые болтуны могут, следовательно, бесконечно спорить по поводу того, предназначены ли все люди для свободы и готовы ли они к ней в данный момент. Они могут продолжать утверждать, что существуют расы и народы, которым природой предписана жизнь в рабстве, и что расы господ несут долг сохранения остального человечества в зависимости. Либерал ни в коей мере не будет выступать против их аргументов, потому что его аргументы в пользу свободы для всех без исключения совершенно иного рода. Мы, либералы, не утверждаем, что Бог или Природа задумали всех людей свободными, так как не посвящены в замыслы Бога или Природы, и мы из принципа избегаем вовлечения Бога или Природы в спор о земных делах. Мы утверждаем, что система, основанная на свободе для всех работников, гарантирует наивысшую производительность труда и, следовательно, служит интересам всех. Мы нападаем на принудительное рабство не потому, что оно выгодно только "хозяевам", а потому, что убеждены: в конечном счете оно вредит интересам всех членов общества, включая "хозяев". Если бы человечество оставалось верным практике содержания всей или даже части рабочей силы в рабстве, изумительные экономические достижения последних ста пятидесяти лет были бы невозможны. У нас не было бы ни железных дорог, ни автомобилей, ни самолетов, ни пароходов, ни электрического освещения и энергетики, ни химической промышленности, мы жили бы как древние греки или римляне, при всей их гениальности, -- без всего этого. Достаточно просто упомянуть об этом, чтобы каждому было понятно, что даже бывшие хозяева рабов и крепостных имели все основания быть удовлетворенными ходом развития общества после уничтожения принудительного рабства. Европейский рабочий сегодня живет в более благоприятных и приемлемых внешних условиях, чем жил когда-то египетский фараон, несмотря на то что фараон управлял тысячами рабов, в то время как рабочий не зависит ни от чего, кроме силы и умения своих рук. Если бы набоб из давних времен был помещен в те условия, в которых живет современный простой человек, он бы без колебания объявил, что его жизнь была нищенской по сравнению с той, которую ведет в наше время человек даже среднего достатка.

Это -- плоды свободного труда. Свободный труд способен создать больше богатства для всех, чем рабский труд когда-то давал хозяевам.

3. Мир

Есть благородные люди, которые ненавидят войну, потому что она приносит смерть и страдания. Какого бы восхищения не вызывал их гуманизм, их аргументы против войны, основанные на филантропических позициях, по-видимому, частично или полностью теряют всю свою силу, если мы рассмотрим утверждения сторонников и защитников войны. Последние никоим образом не отрицают того, что война приносит боль и горе. Тем не менее они верят, что именно при помощи войн и только войнами человечество способно добиваться прогресса. Война -- отец всех вещей, сказал какой-то греческий философ, и тысячи людей повторяли это вслед за ним. Человек вырождается в мирные времена. Только война пробуждает в нем дремлющие таланты и силы и вселяет в него возвышенные идеалы. Если бы войны отменили, человечество впало бы в праздность и застой.

Трудно или даже невозможно опровергнуть такой способ аргументации со стороны защитников войн, если единственное возражение состоит в том, что войны требуют жертв. Сторонники войн придерживаются мнения, что жертвы эти приносятся не впустую и они совершенно необходимы. Если бы правдой было то, что война -- отец всех вещей, то человеческие жертвы, которых она требует, были бы необходимы для дальнейшего повышения всеобщего благосостояния и прогресса человечества. Можно горько оплакивать эти жертвы, даже стараться уменьшить их число, но нельзя оправдать желание уничтожить войны и установить вечный мир.

Либеральная критика аргументов в защиту войн принципиально отличается от критики гуманистов. Она начинает с предпосылки, что не война, а мир является отцом всех вещей. Единственное, что дает возможность человечеству двигаться вперед и что отличает человека от животных, это социальная кооперация. Единственное, что производительно, это труд: он создает богатство и тем самым закладывает материальные основы для внутреннего расцвета человека. Война только разрушает; она не создает. Война, резня, разрушение и опустошение связываются в нашем сознании с хищными зверями джунглей; созидательный труд -- это особое, присущее только человеку свойство. Либерал питает отвращение к войне не как гуманист, не потому, что она имеет "полезные" результаты, а потому, что последствия ее только вредные.

Любящий мир гуманист обращается к всесильному монарху: "Не затевай войны, несмотря на то что у тебя есть перспектива улушить собственное благосостояние победой. Будь благороден и великодушен и откажись от соблазнительной победы, даже если это означает для тебя жертву и потерю преимущества". Либерал думает по-другому. Он убежден, что победоносная война есть зло даже для победителя, а мир всегда лучше войны. Он требует не жертвы со стороны сильнейшего, а осознания того, в чем состоят его, сильнейшего, истинные интересы и умения понимать, что мир для него так же выгоден, как и для более слабого.

Когда миролюбивый народ подвергается нападению со стороны воинственного врага, он должен оказать сопротивление и сделать все необходимое, чтобы отразить нападение. Героические дела, совершенные в такой войне теми, кто борется за свою свободу и жизнь, всецело достойны похвалы. Заслужено превозносить мужество и храбрость таких борцов. Здесь отвага, неустрашимость и презрение к смерти похвальны, поскольку они служат добру. Но люди совершили ошибку, представляя эти солдатские доблести как абсолютные достоинства, как качества в себе и для себя, без учета результата, которому они послужили. Тот, кто придерживается такого мнения, должен, если он последователен, таким же образом признать в качестве благородных качеств отвагу, неустрашимость и презрение к смерти грабителя. В действительности, однако, не существует ничего хорошего или плохого самого по себе. Действия становятся хорошими или плохими только через тот результат. Даже великий спартанец Леонид не был бы достоин тех почестей, которые ему воздают, если бы пал не как защитник родины, а как предводитель захватнической армии, вознамерившейся отнять у мирного народа свободу и земли.

Насколько вредны войны для развития человеческой цивилизации, становится совершенно очевидным, как только становятся понятными преимущества, происходящие от разделения труда. Разделение труда превращает самостоятельного индивида в ..... [животное политическое -- греч.], зависящего от своих товарищей, социальное животное, о котором говорил еще Аристотель. Акты враждебности между одним животным и другим или между одним дикарем и другим никоим образом не изменяют экономической основы их существования. Дело обстоит совершенно иначе, когда конфликт, который должен быть разрешен посредством оружия, возникает в сообществе, где труд разделен. В таком обществе каждый индивид имеет особую функцию; никто более не занимает такого положения, чтобы жить независимо, потому что все нуждаются в помощи и поддержке друг друга. Самостоятельные фермеры, которые производят на своих собственных фермах все, что нужно им и их семьям, еще могут позволить себе затеять войну друг с другом. Но когда деревня разделяется на группировки, где кузнец на одной стороне, а сапожник на другой, то одной группировке придется страдать от отсутствия обуви, а другой -- от отсутствия инструментов и оружия. Гражданская война уничтожает разделение труда, она вынуждает каждую группу людей существовать самостоятельно, за счет труда своих сторонников.

Если бы возможность таких столкновений считалась вероятной, то разделение труда никогда бы не смогло развиться до такого уровня, когда в случае действительной войны, пришлось бы терпеть лишения. Углубляющееся разделение труда возможно только в таком обществе, где существует гарантия продолжительного мира. Разделение труда может развиваться только в условиях безопасности. В отсутствие этой предпосылки разделение труда не распространяется далее пределов деревни или даже индивидуального домохозяйства. Разделение труда между городом и деревней -- когда крестьяне окружающих деревень поставляют зерно, скот, молоко и масло городу в обмен на товары, произведенные городским населением, -- уже предполагает гарантию мира, по крайней мере в пределах рассматриваемого региона. Если разделение труда охватывает целую нацию, то гражданская война должна находиться за пределами возможного; если же оно должно охватить весь свет -- должен быть гарантирован продолжительный мир между народами.

Всякий сегодня счел бы совершенно бессмысленным для современной столицы типа Лондона или Берлина готовиться к войне с жителями примыкающей территории. Тем не менее в течение многих веков города Европы жили под гнетом возможности такой войны, принимали меры как к поддержанию обороны, так и к смягчению возможных экономических последствий. Были города, где оборонительные сооружения изначально сконструированы так, чтобы в случае необходимости они могли выстоять какое-то время, содержа скот и выращивая зерно внутри городских стен.

В начале XIX века подавляющая часть населенного мира была по-прежнему разделена на ряд более-менее самостоятельных экономических районов. Даже в наиболее развитых регионах Европы потребности удовлетворялись большей частью за счет производства внутри региона. Торговля, которая выходила за узкие рамки границ близлежащей округи, была относительно незначительной и охватывала только такие товары, которые не могли производиться на месте из-за климатических условий. В значительно большей части мира, однако, собственное деревенское производство снабжало жителей почти всем необходимым. Для этих деревень нарушение торговых отношений, вызываемое войной, обычно не сопровождалось сколь-либо значительным ухудшением экономического благополучия. Даже жители более развитых стран Европы не особенно жестоко страдали во время войны. Если бы континентальная система, которую Наполеон I ввел в Европе для того, чтобы изгнать с континента английские товары и товары, поступившие в Британию из-за океана, претворялась в жизнь даже более сурово, чем это было в действительности, она все же вряд ли принесла бы жителям континента какие-либо ощутимые лишения. Им бы, конечно, пришлось обходиться без кофе и сахара, хлопка и хлопковых изделий, специй и многих редких сортов дерева; но все эти продукты играли тогда второстепенную роль в домашних хозяйствах широких масс.

Развитие сложной системы международных экономических отношений есть продукт либерализма и капитализма XIX века. Только они сделали возможной широкую специализацию современного производства с сопутствующими улучшениями технологии. Для того чтобы снабдить семью английского рабочего всем, что она потребляет и чего она желает, необходима кооперация народов пяти континентов. Чай к завтраку поставляется из Японии или Цейлона, кофе -- из Бразилии или Явы, сахар -- из Вест-Индии, мясо -- из Австралии или Аргентины, хлопок из Америки или Египта, шкуры для кожаных изделий -- из Индии или России и т. д. И в обмен на эти продукты английские товары идут во все части света, в самые отдаленные и недосягаемые деревни и фермы. Такой процесс стал мыслим и возможен только потому, что с торжеством либеральных принципов люди перестали принимать всерьез идею о том, что когда-либо вновь может разразиться Великая война. В Золотой век либерализма война между людьми белой расы всеми рассматривалась как дело прошлого.

Но события повернулись иначе. Либеральные идеи и программы были вытеснены социализмом, национализмом, протекционизмом, империализмом, этатизмом и милитаризмом. Тогда как Кант и фон Гумбольдт, Бентам и Кобден восхваляли вечный мир, представители следующей эпохи не уставали превозносить войну -- как гражданскую, так и международную. И их успех не заставил себя ждать. Результатом явилась Мировая война,<Первая мировая война, поскольку книга напечатана в 1927г. -- Прим. науч. ред> которая преподнесла нашему веку своего рода предметный урок несовместимости между войной и разделением труда.

4. Равенство

Ни в чем различие в доводах старого либерализма и неолиберализма не проявляется яснее, и нигде его нельзя так легко продемонстрировать, как в их отношении к проблеме равенства. Либералы XVIII столетия, движимые идеями естественного права (natural law) и эпохи Просвещения (Enlightment), требовали равенства политических и гражданских прав для всех, потому что они полагали, что все люди равны. Бог создал всех людей равными, наделив их фундаментально одинаковыми способностями и талантами, вдохнув в каждого свой дух. Все различия между людьми являются лишь искусственными, продуктом социальных, человеческих -- скажем так, преходящих, -- институтов. То, что в человеке бессмертно -- его дух -- несомненно, одинаково заложен в богатом и в бедном, в дворянине и в простом человеке, в белом и цветном.

Ничто, однако, не является столь плохо обоснованным, как утверждение о присущем всем членам человеческой расы равенстве. Люди абсолютно не равны. Даже между братьями существуют весьма заметные различия в физических и умственных качествах. Природа никогда не повторяет своих творений; она не производит ничего массового и ничего стандартного. Каждый человек, выходящий из ее мастерской, несет на себе отпечаток индивидуальности, уникальности и неповторимости. Люди не равны, и требование равенства перед законом никак не может основываться на утверждении, что с равными надлежит обращаться одинаково.

Существуют две причины, почему люди должны быть равными перед законом. Одна уже упоминалась, когда мы анализировали аргументы против насильственного рабства. Для того чтобы труд мог достичь максимальной производительности, работник должен быть свободен, потому что только свободный работник, наслаждающийся плодами своего собственного усердия в форме зарплаты, будет полностью напрягать свои силы. Второе соображение в пользу равенства всех людей перед законом -- это поддержание социального мира. Уже указывалось на то, что следует избегать всякого нарушения мирного процесса разделения труда. Но почти невозможно сохранить продолжительный мир в обществе, где права и обязанности различаются в соответствии с классовой принадлежностью. Тот, кто отказывает части населения в правах, должен всегда быть готов к объединенному наступлению тех, кто лишен гражданских прав, на привилегированную часть общества. Классовые привилегии должны исчезнуть, и тогда прекратится конфликт по их поводу.

Следовательно, совершенно не имеет смысла придираться к формуле, в которой либерализм воплотил свой постулат равенства, упрекая его в том, что он создал лишь равенство перед законом, а не истинное равенство. Всей человеческой силы не хватило бы, чтобы сделать людей действительно равными. Люди есть и всегда будут неравными. Именно приведенные здесь здравые соображения, апеллирующие к полезности, составляют аргументы в пользу равенства всех людей перед законом. Либерализм никогда не был нацелен ни на что большее и никогда ни о чем большем не мог и просить. Сделать негра белым выше человеческой силы. Но можно дать негру те же самые права, что и белому, и тем самым предложить ему возможность зарабатывать столько же, сколько белый, если он столько же производит.

Но социалисты говорят, что недостаточно сделать людей равными по закону. Для того чтобы сделать их действительно равными, нужно также наделить их и одинаковым доходом. Недостаточно уничтожить привилегии, дарованные по рождению и по чину. Надо завершить дело, покончив с наиболее важной из всех привилегий, а именно с той, которая дается частной собственностью. Только тогда полностью реализуется либеральная программа, а последовательный либерализм, таким образом, ведет в конечном счете к социализму, к уничтожению частной собственности на средства производства.

Привилегии являются институциональным соглашением, дающим преимущество одним лицам или определенной группе за счет других. Привилегия существует, несмотря на то что она приносит вред некоторым -- возможно, большинству -- и не приносит пользы никому, за исключением тех, для чьей выгоды она была создана. В условиях феодальной системы средних веков сеньоры владели наследственным правом вершить правосудие. Они являлись судьями, потому что унаследовали это положение независимо от того, были ли у них способности и свойства, которые делают человека подходящим на роль судьи. По их мнению, эта должность была не чем иным, как выгодным источником дохода. Здесь правосудие было привилегией благородного по рождению.

Однако если, как в современных государствах, судьи всегда выбираются из круга тех, кто имеет юридическое образование и опыт, это не составляет привилегию в пользу юристов. Предпочтение отдается юристам не ради них самих, а ради общественного благополучия, поскольку люди обычно придерживаются мнения, что знание юриспруденции есть необходимая предпосылка для осуществления правосудия. Вопрос о том, следует или нет определенное институциональное устройство считать привилегией определенной группы, класса или человека, нельзя решать по тому, приносит или нет оно выгоду этой группе, классу или человеку, а в соответствии с тем, насколько его можно рассматривать как полезное широкой публике. Тот факт, что на корабле в море один человек -- капитан, а остальные составляют его команду и подчиняются его приказам, конечно же, является премуществом для капитана. Тем не менее это не является привилегией капитана, если он имеет способность вести судно меж рифов в шторм и тем самым быть полезным не только себе, но и всей команде.

Для того чтобы определить, считать ли какое-либо институциональное устройство специальной привилегией человека или класса, надо задать вопрос не о том, приносит ли оно выгоду тому или иному человеку или классу, а лишь о том, выгодно ли это устройство широкой публике. Если мы придем к заключению, что только частная собственность на средства производства делает возможным развитие человеческого общества в сторону процветания, то ясно, что это равносильно тому, что частная собственность не является привилегией владельца собственности, а является общественным институтом, служащим добру и выгоде всех, несмотря на то что она может в то же время быть особенно приятной и полезной для некоторых.

Либерализм выступает за сохранение института частной собственности вовсе не в интересах владельцев собственности. Вовсе не потому либералы хотят сохранить этот институт, что его уничтожение нарушило бы чьи-то права собственности. Если бы они считали, что уничтожение института частной собственности будет в интересах всех, они выступали бы за то, чтобы его уничтожить, как ни противна была бы такая политика интересам владельцев собственности. Однако, сохранение этого института служит интересам всех слоев общества. Даже бедняк, который ничего не может назвать своим, живет в нашем обществе несравнимо лучше, чем если бы он жил в таком, которое не способно производить даже малую часть того, что производится сегодня.

5. Неравенство распределения богатства и дохода

Что в нашем общественном устройстве более всего подвергается критике? Неравенство распределения богатства и дохода! Существуют бедные и богатые; существуют очень бедные и очень богатые. Выход далеко искать не надо: равное распределение всего богатства.

Первое возражение против этого предложения заключается в том, что его осуществление мало поможет ситуации, потому что людей с умеренными средствами значительно больше, чем богатых, так что каждый человек мог бы ожидать от такого распределения лишь совсем незначительного улучшения своего жизненного уровня. Это, конечно, правильно, но это еще не все аргументы. Те, кто выступает за равенство в распределении дохода, упускают из виду наиболее важный момент, а именно, что суммарный доступный для распределения годовой продукт общественного труда не зависит от способа его деления. То, что этот продукт сегодня производится в данном количестве, не является природным или технологическим явлением, независимым от социальных условий. Напротив, это всецело является результатом наших общественных институтов. При нашем общественном порядке только потому и возможно неравенство в богатстве, что оно стимулирует каждого производить столько, сколько он может и при самых низких издержках, -- и человечество имеет сегодня то суммарное годовое богатство, которое теперь доступно для потребления. Если бы этот побудительный мотив был уничтожен, производительность снизилась бы так сильно, что та доля, которая при равном распределении досталась бы каждому, была бы значительно меньше, чем получает сегодня даже самый бедный.

Неравенство в распределении дохода имеет, однако, еще одну функцию, абсолютно такой же важности, как и та, о которой уже говорилось: оно делает возможным роскошь богатых.

Много глупых вещей говорили и писали о роскоши. Против потребления предметов роскоши выдвигались возражения, будто несправедливо, когда одни наслаждаются великим изобилием, другие пребывают в нужде. Этот аргумент как будто имеет некоторые достоинства. Но так только кажется. Если удастся показать, что потребление роскоши выполняет полезную функцию в системе социальной кооперации, то тогда этот аргумент можно считать неверным. Именно это мы и попытаемся продемонстрировать.

Защищая роскошь, мы не станем приводить аргумент, который можно подчас услышать, будто роскошь перераспределяет деньги между людьми. Если бы богатые не позволяли себе роскоши, то якобы бедные не имели бы дохода. Это просто чепуха! Потому что если бы не было потребления роскоши, то капитал и труд, которые иначе применялись бы в производстве предметов роскоши, производили бы другие блага, например, предметы массового потребления, "необходимые" товары, вместо товаров "ненужных".

Для того чтобы сформировать правильную концепцию общественной значимости роскоши, нужно прежде всего осознавать, что понятие роскоши является относительным. Роскошь -- это образ жизни, который находится в остром контрасте с тем, который ведут широкие массы современников. Концепция роскоши, следовательно, является, по существу, исторической. Многие вещи, которые кажутся нам сегодня предметами необходимости, когда-то считались предметами роскоши. Когда в средневековье аристократическая византийская дама, жена венецианского дожа, использовала золотой прибор, который можно было бы назвать предшественниц вилки, вместо того чтобы есть руками, венецианцы смотрели на это как на безбожную роскошь и считали справедливым, когда эту даму поражала ужасная болезнь: это, должно быть, полагали они, вполне заслуженное Божье наказание за такую противоестественную экстравагантность. Два или три поколения назад даже в Англии ванная в доме считалась роскошью; сегодня ванная есть в доме каждого среднего английского рабочего. Тридцать пять лет назад не было автомобилей; двадцать лет назад обладание таким средством передвижения было признаком особенно роскошного образа жизни. Сегодня в Соединенных Штатах даже рабочий имеет свой собственный "форд". Таков ход экономической истории. Роскошь сегодня -- это необходимость завтра. Каждое новшество сначала входит в нашу жизнь как предмет роскоши для немногих богатых людей, чтобы только через некоторое время стать предметом необходимости, воспринимаемым каждым человеком как данность. Потребление роскоши дает промышленности стимул открывать и создавать новые продукты. Это один из динамических факторов нашего хозяйства. Ему мы обязаны теми прогрессивными инновациями, благодаря которым постепенно повышался уровень жизни всех слоев населения.

Большинство не питает симпатий к богатому бездельнику, который проводит жизнь в удовольствиях, никогда не занимаясь никакой работой. Но даже он выполняет свою функцию в жизни общественного организма. Он подает пример "роскошной" жизни, который пробуждает в массах осознание новых потребностей и дает промышленности стимул к производству. Было время, когда только богатые могли позволить себе роскошь посещать зарубежные страны. Шиллер никогда не видел швейцарских гор, которые прославлял в "Вильгельме Телле", хотя они граничили с его швабской родиной. Гете не видел ни Парижа, ни Вены, ни Лондона. Сегодня, однако, путешествуют сотни тысяч людей, а скоро это будут делать миллионы.

6. Частная собственность и этика

В попытке продемонстрировать социальную функцию и необходимость частной собственности на средства производства и сопутствующего ей неравенства в распределении дохода и богатства мы в то же время предоставляем доказательство моральной оправданности частной собственности и основанного на ней капиталистического общественного порядка.

Нравственность заключается в том внимании, которое должен уделить каждый член общества необходимым условиям общественного существования. Человек, живущий в изоляции, не имеет моральных правил. Ему не нужно сомневаться в своей правоте по поводу каких--то поступков, которые он считает полезным совершать, поскольку ему не приходится думать о том, не наносит ли он этим ущерб другим. Но как член общества человек должен принимать во внимание во всем, что он делает, не только свою непосредственную пользу, но также и необходимость в каждом действии укреплять общество в целом. Жизнь индивида в обществе возможна только при помощи социальной кооперации, и каждый индивид весьма серьезно пострадал бы, распадись вдруг социальная организация жизни и производства. Требуя от индивида, чтобы он соблюдал интересы общества во всех своих действиях, чтобы он не предпринимал таких действий, которые, принося пользу ему, были бы вредны для общественной жизни, общество не требует, чтобы он жертвовал собой в интересах других. Поскольку та жертва, которую он принимает на себя, лишь условна: это отказ от непосредственной и относительно меньшей выгоды в обмен на значительно большую в конечном счете пользу. Интерес каждого индивида состоит в продолжении существования общества как объединения людей, работающих совместно и разделяющих общий образ жизни. Тот, кто отказывается от моментальной выгоды для того, чтобы не подвергать опасности сохранение существования общества, жертвует меньшим ради большего.

Смысл этой заботы об общем социальном интересе часто понимался неправильно. Полагали, что ее нравственная ценность состоит в самом факте самопожертвования, в отказе от немедленного удовлетворения. Отказывались видеть, что нравственную ценность представляет не сама жертва, а тот результат, которому служит эта жертва, и приписывали нравственную ценность жертве, отказу как таковому -- и только. Но жертвование нравственно только тогда, когда оно служит нравственному результату. Существует бездна различий между человеком, который рискует жизнью и имуществом из высших побуждений, и человеком, который жертвует ими, никоим образом не принося этим пользы обществу.

Все, что служит сохранению социального порядка, -- нравственно; все, что наносит ему ущерб, -- безнравственно. Соответственно, когда мы приходим к заключению, что какой-либо институт полезен для общества, то нельзя более утверждать, что он безнравственен. Могут, вероятно, существовать разные мнения относительно того, общественно полезен или вреден тот или иной институт. Но коль уж он был назван полезным, то нельзя более утверждать, что по какой-то необъяснимой причине он должен быть признан безнравственным.

7. Государство и правительство

Соблюдение нравственного закона есть конечный интерес каждого индивида, потому что от сохранения социальной кооперации выигрывают все. Это же налагает на каждого человека необходимость жертв, даже всего лишь условных, которые с избытком компенсируются выгодой. Осознание этого тем не менее требует определенного проникновения в связь между вещами, а согласование своих действий в соответствии с достигнутым пониманием требует определенной силы воли. Те, кто не имеет этого понимания или, понимая, не имеет необходимой силы воли, чтобы воплотить его, не способны добровольно следовать нравственному закону. Ситуация здесь та же самая, что и в отношении соблюдения правил гигиены, которым должен следовать человек в интересах собственного благополучия. Кто-то предается вредному и легкомысленному образу жизни, потворствуя своей слабости к наркотикам либо потому, что он не знает о последствиях, либо потому, что считает их менее губительными, чем отказ от моментного удовольствия, либо потому, что ему не хватает силы воли приспособить поведение к знанию. Существуют люди, которые считают, что общество должно прибегать к принудительным мерам и наставлять такого человека на путь истинный, стремясь исправить любого, чьи бездумные действия подвергают опасности его собственную жизнь и здоровье. Они выступают за то, чтобы алкоголиков и наркоманов принудительно удерживали от своих пороков и заставляли заботиться о своем добром здравии.

Вопрос о том, действительно ли принуждение отвечает в таких случаях поставленным целям, мы оставим для последующего рассмотрения. Нас волнует здесь нечто совершенно другое, а именно вопрос о том, следует ли людей, чьи действия представляют опасность для продолжения существования общества, принуждать воздержаться от них. Алкоголик и наркоман вредят только себе; человек, который нарушает правила морали, управляющие жизнью людей в обществе, вредит не только себе, но и всем. Жизнь в обществе была бы совершенно невозможной, если бы люди, которые желают продолжения его существования и ведут себя соответственно, должны были бы отказываться от применения силы и принуждения против тех, кто готов своим поведением это общество подорвать. Небольшое число антиобщественных индивидов, т.е. люди, хоторые не хотят или не могут приносить временные жертвы, требуемые от них обществом, способны сделать всю общественную жизнь невозможной. Без принуждения и насилия против врагов общества, не может быть никакой жизни в обществе.

Мы называем аппарат принуждения и насилия, который заставляет людей придерживаться правил жизни в обществе, государством. Правила, в соответствии с которыми действует государство, -- законом; а органы, на которых лежит ответственность за управление аппаратом принуждения, -- правительством.

Существует, впрочем, секта, которая верит, что можно было бы вполне спокойно избавиться от всякой формы принуждения и строить общество всецело на добровольном соблюдении морального кодекса. Анархисты считают государство, закон и правительство излишними институтами в социальной системе, которая бы действительно служила на благо всем людям, а не только особым интересам привилегированного меньшинства. Только лишь потому, что существующий общественный порядок основан на частной собственности на средства производства, необходимо прибегать к принуждению и насилию для его защиты. Если бы была уничтожена частная собственность, то все без исключения стали бы спонтанно соблюдать правила социальной кооперации.

Уже указывалось на то, что эта доктрина ошибочна в той мере, в какой она касается характера частной собственности на средства производства. Но даже независимо от этого, она совершенно непригодна к употреблению. Анархист вполне правильно не отрицает того, что каждая форма человеческого сотрудничества в обществе, основанном на разделении труда, требует соблюдения некоторых правил поведения, которые человеку не всегда приятны, поскольку они вынуждают его к жертве, правда, лишь временной, но все же, по крайней мере на данный момент, болезненной. Но анархист ошибается, полагая, будто каждый без исключения будет соблюдать эти правила добровольно. Есть люди, страдающие дурным пищеварением, тем не менее они, прекрасно зная, что употребление определенной пищи вызовет у них через некоторое время жестокие, даже невыносимые боли, не могут отказать себе в наслаждении изысканным блюдом. Взаимные же связи жизни в обществе не так легко обнаружить, как физиологический эффект от пищи, и последствия их разрушений наступают не быстро и, главное, ощутимо для того, кто творит зло. Можно ли тогда предположить, не впадая окончательно в абсурд, что, несмотря на все это, каждый индивид в анархическом обществе будет иметь большую дальновидность и силу воли, чем обжора, страдающий расстройством пищеварения? Можно ли в анархическом обществе целиком исключить возможность того, что кто-нибудь по небрежности не бросит зажженную спичку и устроит пожар или в приступе злости, ревности или мести не причинит вред своему соседу? Анархизм не понимает истинной природы человека. Он был бы реален только в мире ангелов и святых.

Либерализм -- не анархизм, и ничего общего с анархизмом он не имеет. Либерал вполне ясно понимает, что без помощи принуждения существование общества будет в опасности и за правилами поведения, соблюдение которых необходимо для обеспечения мирного сотрудничества, должна стоять угроза силы, иначе всей системе общества будет постоянно угрожать произвол любого из его членов. Нужно иметь возможность принудить человека, который не уважает жизнь, здоровье, личную свободу или частную собственность других, следовать правилам жизни в обществе. Вот та функция, которую либеральная доктрина возлагает на государство: защита собственности, свободы и мира.

Немецкий социалист Фердинанд Лассаль пытался выдать за нелепицу концепцию правительства, ограниченного исключительно этой сферой, называя государство, построенное на основе либеральных принципов, "государством -- ночным сторожем". Но трудно понять, почему государство "ночного сторожа" должно быть более нелепым или плохим, чем государство, которое заботится о приготовлении кислой капусты, производстве пуговиц для брюк или издательстве газет? Для того что понять впечатление, которое Лассаль пытался создать своей острой критикой, нужно иметь в виду, что немцы его времени еще не забыли о государстве монархических деспотов с разнообразием административных и регулирующих функций и по-прежнему находились под большим влиянием философии Гегеля, который возвысил государство до положения божественной сущности. Если смотреть на государство так же, как Гегель, как на "самостоятельную нравственную субстанцию", как на "всеобщее в себе и для себя", как "рациональность воли", то, конечно, выглядит богохульством любая попытка ограничить функцию государства служением в качестве ночного сторожа.

Только таким образом можно понять, как люди могли зайти столь далеко, чтобы упрекать либерализм за враждебность или неприязнь к государству. Если я придерживаюсь того мнения, что нецелесообразно возлагать на правительство задачу управления железными дорогами, гостиницами или рудниками, то я не более враг государства, чем мог бы называться врагом серной кислоты, потому что я считаю, что как бы полезна она ни была для многих целей, она не пригодна ни для питья, ни для мытья рук.

Неправильно представлять отношение либерализма к государству так, будто он желает ограничить сферу возможно деятельности последнего или ненавидит в принципе любую деятельность государства в области экономики. Такая интерпретация вообще вне существа дела. Позиция, которую либерализм занимает в отношении функций государства, является следствием защиты им частной собственности на средства производства. Будучи сторонником частной собственности, невозможно, конечно, быть одновременно приверженцем общественной собственности на средства производства, т.е. передачи ее в распоряжение правительства, а не индивидуальных владельцев. Таким образом, защита частной собственности на средства производства уже означает жесткое ограничение функций государства.

Социалисты иногда имеют обыкновение упрекать либерализм за недостаток последовательности. Они утверждают, что нелогично ограничивать деятельность государства в сфере экономики исключительно защитой собственности. Трудно увидеть, почему, если государство не должно оставаться совершенно нейтральным, его вмешательство следует ограничить защитой прав собственников.

Этот упрек был бы оправдан только в том случае, если бы оппозиционность либерализма в отношении всей правительственной деятельности в сфере экономики, выходящей за рамки защиты собственности, произрастала из отвращения в принципе к любой деятельности со стороны государства. Но дело совсем не в этом. Либерализм возражает против дальнейшего расширения сферы правительственной деятельности именно потому, что оно, в действительности, уничтожило бы частную собственность на средства производства. А в частной собственности либерал видит наиболее удобный принцип для организации жизни человека в обществе.

8. Демократия

Либерализм, следовательно, далек от оспаривания необходимости механизма государства, системы законов и правительства. Серьезным непониманием идей либерализма является любая попытка связать его с анархизмом. Для либерала государство есть абсолютная необходимость, поскольку на него возложены наиболее важные задачи: защита не только частной собственности, но также и мира, так как, если мира нет, невозможно полностью получить выгоды от частной собственности.

Достаточно одних только этих соображений, чтобы определить те функции, которые должно выполнять государство для того, чтобы соответствовать либеральному идеалу. Оно не только должно быть способно защищать частную собственность; оно также должно быть построено таким образом, чтобы ровный и мирный ход его развития общества никогда не прерывался гражданскими войнами, революциями или восстаниями.

Многие люди по-прежнему находятся в плену представления, которое восходит к долиберальной эпохе, о том, что с исполнением правительственных функций связано определенное благородство и достоинство. До совсем недавнего времени, а зачастую и сегодня, государственные должностные лица получали удовольствие от того престижного положения, которое делало карьеру чиновника самой уважаемой. Общественное уважение, которым окружен молодой "асессор"<Тот, кто сдал второй государственный экзамен. -- Прим. ред. амер. изд.> или помощник, далеко превосходит уважение к бизнесмену или юристу, состарившемуся в честных трудах. Писатели, ученые и художники, известность и слава которых распространилась далеко за пределы Германии, пользуются у себя на родине уважением, соответствующим зачастую довольно скромному рангу, который они занимают в бюрократической иерархии.

Не существует разумного основания для подобной переоценки деятельности, осуществляемой в конторах административных служащих. Это своего рода атавизм, след тех дней, когда бюргер должен был бояться князя и его рыцарей, так как в любой момент мог быть ими ограблен. На самом деле ничем не лучше, благороднее или почетнее проводить дни в правительственной конторе, заполняя документы, чем, например, работать в чертежной мастерской машиностроительного завода. У сборщика налогов занятие ничуть не более выдающееся, чем у тех, кто прямо занят созданием богатства, часть которого забирается в виде налогов для того, чтобы оплачивать расходы аппарата правительства.

Представление об особо выдающемся положении и особом достоинстве, связанном с выполнением правительственных функций, и составляет основу псевдодемократической теории государства. Согласно этой доктрине любой человек чувствует стыд, когда позволяет другим управлять собой. Ее идеалом служит конституция, по которой принимает решения и правит весь народ. Этого, конечно, никогда не было, никогда не может быть и никогда не будет, даже в условиях маленького государства. Когда-то считалось, что идеал непосредственной демократии был осуществлен в античных греческих городах-государствах и в маленьких кантонах швейцарских гор. Это тоже было ошибкой. В Греции только часть населения, а именно свободные граждане, имела какое-либо представительство в правительстве; колоны (metics) и рабы его не имели. В швейцарских кантонах только определенные дела сугубо местного характера решались и по-прежнему решаются согласно конституционному принципу прямой демократии. Все дела, выходящие за пределы этих узких территориальных границ, управляются федерацией, правительство которой никоим образом не соответствует идеалам прямой демократии.

Для человека вовсе не является постыдным, если он позволяет другим управлять собой. Правительство и администрация, полицейские и другие институты также требует специалистов: профессиональных чиновников и профессиональных политиков. Принцип разделения труда не обходит и функций правительства. Невозможно быть инженером и полицейским в одно и то же время. Моего достоинства, моего благополучия или моей свободы нисколько не умаляет тот факт, что сам я не полицейский. Когда определенное число людей отвечает за предоставление защиты всем остальным, то это не более недемократично, чем если несколько человек берут на себя производство обуви для всех остальных. Нет ни малейшего смысла возражать против профессиональных политиков и профессиональных чиновников, если институты государства являются демократическими. Но демократия совершенно отлична от представлений романтических фантазеров, которые болтают о прямой демократии.

Правительство, состоящее из горстки людей -- а правители всегда в меньшинстве по сравнению с теми, кем они управляют, как, например, производители обуви по сравнению с потребителями, -- зависит от согласия управляемых, т.е. от принятия ими существующей администрации. Они могут рассматривать ее только лишь как наименьшее из зол или как неизбежное зло и все же придерживаться того мнения, что изменение существующей ситуации было бы нецелесообразным. Но если уж большинство управляемых приходит к убеждению, что необходимо и возможно изменить форму правления и заменить старый режим и старый персонал новым режимом и новым персоналом, дни прежнего сочтены. Большинство всегда будет иметь средства осуществить свои желания силой даже против воли старого режима. В конечном счете ни одно правительство не сможет поддерживать власть, если оно не имеет поддержки общественного мнения, если те, кем управляет, не убеждены в том, что это правительство хорошее. Сила, к которой прибегает правительство для того, чтобы сломить непокорные настроения, может быть успешно использована только до тех пор, пока большинство не объединяется в сплоченную оппозицию.

Следовательно, при любой форме государственного устройства существуют средства сделать правительство, по меньшей мере, зависимым от воли управляемых, а именно: гражданская война, революция, восстание. Но это как раз те самые средства, применения которых либерализм хочет избежать. Не может быть продолжительного экономического улучшения, если мирное течение дел постоянно прерывается внутренними столкновениями. Политическая ситуация, вроде той, какая существовала в Англии во времена войн Роз, за несколько лет ввергла бы современную Англию в глубочайшую и ужаснейшую нищету. Существующий уровень экономического развития никогда не был бы достигнут, если бы не было найдено способа предотвращать постоянные вспышки гражданских войн. Братоубийственная борьба, такая как Французская революция 1789 года, обходится тяжелыми потерями жизней и имущества. Наша нынешняя экономика не смогла бы выносить такие катаклизмы. Населению современных столиц пришлось бы столь страшно страдать от революционных потрясений, которые могли бы преградить путь ввозу продовольствия и угля и перекрыть электричество, газ и воду, что уже один только страх перед возможностью таких беспорядков парализовал бы жизнь города.

Вот та область, где находит применение социальная функция демократии. Демократия -- это такая форма политического устройства, которая позволяет адаптировать правительства к желаниям управляемых без насильственной борьбы. Если в демократическом государстве правительство более не проводит ту политику, которой хотело бы большинство населения, не нужно никакой гражданской войны, чтобы посадить в кабинеты тех, кто желает работать так, чтобы удовлетворять большинство. Путем выборов и парламентских соглашений перемена правительства происходит гладко -- без трений, насилия и кровопролития.

9. Критика доктрины силы

Борцы за демократию в XVIII столетии утверждали, что только монархи и их министры морально развращены, неблагоразумны и порочны. В целом хорошие люди чистые, благородные и, кроме того, обладают необходимыми интеллектуальными способностями и всегда знают и делают то, что правильно. Это, конечно, совершеннейшая чепуха, не меньшая, чем лесть придворных, которые приписывают своим правителям все самые хорошие и благородные качества. Народ -- это сумма отдельных граждан; и если некоторые люди не умны и не благородны, то все вместе, однако, таковыми не являются.

Поскольку человечество вошло в эпоху демократии с такими возвышенными ожиданиями, то не удивительно, что вскоре иллюзии должны были рассеяться. Вскоре выяснилось, что демократии совершают по крайней мере столько же ошибок, сколько совершали монархии и аристократии. Сравнение, которое люди провели между теми, кого демократия выдвигала в качестве главы правительств, и теми, кого императоры и короли во исполнение своей абсолютной власти возвышали до этого положения, оказалось ни в коей мере не в пользу новых обладателей власти. Французы обычно говорят об "убийственной силе смешного". И действительно, государственные деятели, представляющие демократию, вскоре повсеместно сделали ее посмешищем. Представители старого режима сохраняли определенное аристократическое достоинство, по крайней мере, во внешнем проявлении. Поведение новых правителей заставило презирать их. Ничто не принесло большего вреда демократии в Германии и Австрии, чем пустое высокомерие и бесстыдное тщеславие, с которым держались лидеры социал-демократии, добравшись до власти после краха империи.

Таким образом, везде, где восторжествовала демократия, вскоре возникла антидемократическая доктрина в качестве фундаментальной оппозиции. Говорилось, что нет смысла позволять большинству править. Править должны лучшие, даже если они в меньшинстве. Это кажется столь очевидным, что число сторонников антидемократических движений всех видов постоянно растет. Чем более презираемыми оказывались те, кого демократия возвела наверх, тем больше росло врагов демократии.

Однако антидемократическая доктрина представляет серьезные заблуждения. Что значит в конечном итоге говорить о "лучшем человеке" или "лучших людях"? Польская республика поместила во главе правительства виртуозного пианиста, считавшегося лучшим поляком века. Но те качества, которыми должен обладать глава государства, -- совсем не те, которыми должен обладать музыкант. Оппоненты демократии, употребляя выражение "лучший", не могут иметь в виду ничего другого, кроме как человека или людей, наиболее подходящих к ведению правительственных дел, даже если они плохо или совсем не разбираются в музыке. Но это приводит все к тем же политическим вопросам: "Кто является наиболее подходящим? Это был Дизраэли или Гладстон? Тори считали лучшим первого; виги -- второго. Кто должен решать это, если не большинство?"

И тут мы подходим к решающему пункту всех антидемократических доктрин, выдвигаемому либо потомками старой аристократии или сторонниками наследственной монархии, либо синдикалистами, большевиками и социалистами, а именно к доктрине силы. Противники демократии отстаивают право меньшинства захватить государственную власть силой и править большинством. Моральное оправдание такого образа действий состоит, как считается, именно в силе, необходимой для действительного захвата власти. Лучшими признаются лишь те, кто компетентны править и командовать, продемонстрировав способности навязать свое правление большинству против его воли. Здесь учение организации "Аксьон франсез" совпадает с учением синдикалистов, а доктрина Людендорфа и Гитлера с доктриной Ленина и Троцкого.

Можно выдвинуть много доводов "за" и "против" доктрины силы, в зависимости от чьих-то религиозных и философских убеждений, по поводу которых едва ли можно ожидать согласия. Здесь не место представлять и обсуждать доводы "за" и "против", поскольку они не убедительны. Единственным решающим соображением может быть такое, которое основывается на фундаментальном аргументе в пользу демократии.

Если каждая группа, которая считает себя способной навязать свое правление остальным, имеет право предпринять подобную попытку, мы должны быть готовы к непрекращающейся серии гражданских войн. Но такое положение дел несовместимо с той стадией разделения труда, которую мы нынче достигли. Современное общество, основанное на разделении труда, может сохраняться только в условиях длительного мира. Если бы нам следовало готовиться к возможности продолжительных гражданских войн и внутренних столкновений, то нам пришлось бы отодвинуться назад -- к такому примитивному состоянию разделения труда, когда пусть не каждая деревня, но, по крайнем мере, каждая провинция стала бы практически автаркичной, т.е. способной прокормить и обеспечить себя какое-то время как самостоятельный экономический организм, ничего не импортирующий извне. Это состояние сопровождалось бы таким огромным упадком производительности труда, что земля смогла бы прокормить лишь часть того населения, которое она поддерживает сегодня. Антидемократический идеал ведет к такому типу экономической организации, который был известен средневековью и античности. Каждый город, каждая деревня, а в действительности, и каждый человек были укреплены и оснащены для обороны, и каждая провинция была настолько независима от остального мира в обеспечении себя продуктами, насколько это было возможно.

Демократ также придерживается мнения, что править должен лучший. Но он полагает, что пригодность человека или группы людей к управлению может быть наглядно продемонстрирована, когда им удастся убедить сограждан в своем праве на это положение, так что ведение общественных дел будет на них возложено добровольно, а не когда они прибегнут к силе и вынудят остальных признать их претензии. Тот, кто не может достичь лидирующего положения с помощью силы аргументов и уверенности, которую вселяет его персона, не имеет оснований жаловаться на то, что сограждане предпочитают ему других.

Конечно, нельзя отрицать, что существует определенная ситуация, когда соблазн отступить от демократических принципов либерализма в самом деле очень велик. Если здравомыслящие люди видят, что их народ или все народы мира находятся на пути к разрушению, и они находят невозможным убедить своих сограждан обратить внимание на их советы, то они могут склониться к мысли, что будет честно и справедливо прибегнуть к любым мерам, чтобы спасти всех от несчастья. Тогда может возникнуть и найти сторонников идея диктатуры элиты, правительства меньшинства, удерживаемого у власти с помощью силы и правящего в интересах всех. Но сила никогда не станет средством преодоления указанных трудностей. Тирания меньшинства не может продолжаться, пока ей не удастся убедить большинство в необходимости или, по крайней мере, в полезности ее правления. Но тогда меньшинство не нуждается более в силе для того, чтобы удерживаться у власти.

В истории множество впечатляющих примеров того, что даже наиболее жестокой политики подавления бывает недостаточно для сохранения власти у такого правительства. Стоит привести всего один, самый недавний и самый известный пример: когда большевики захватили власть в России, они были незначительным меньшинством, и их программа не встречала достаточной поддержки среди огромных масс их соотечественников. Крестьянство составляло основную массу русского народа, не имело ничего общего с большевистской политикой коллективизации в деревне. Крестьяне хотели раздела земли среди "деревенской бедноты", как называли эту часть населения большевики. И именно программа крестьянства, а не марксистских вождей была в действительности проведена в жизнь. Для того чтобы остаться у власти, Ленин и Троцкий не только приняли эту аграрную реформу, но даже сделали ее частью собственной программы, которую они и приняли для защиты от внутренних и внешних нападок. Только таким образом большевикам удалось завоевать доверие огромных масс русского народа. С того момента, как большевики приняли политику раздела земли, они правили уже не против воли широких народных масс, а с их согласия и поддержки. Для них были открыты только две возможности: надо было пожертвовать либо программой, либо властью. Они выбрали первую и остались у власти. Третьей возможности, т.е. возможности проводить программу с помощью силы против воли широких народных масс, вообще не существовало. Как всякое решительное и хорошо организованное меньшинство, большевики могли захватить власть силой и удерживать ее в течение короткого времени. В длительной перспективе, однако, они смогли бы удержать власть не дольше, чем любое другое меньшинство. Все многочисленные попытки белых свергнуть большевиков потерпели неудачу, потому что массы русского народа были против них. Но даже если бы это удалось, то победителям тоже пришлось бы уважать желания подавляющего большинства населения. После того как раздача земли стала свершившимся фактом, они уже не смогли бы вернуть помещикам то, что было у них отнято.

Только та группа, которая может рассчитывать на согласие управляемых ею людей, в состоянии установить длительный режим. Тот, кто хочет видеть мир управляемым в соответствии со своими идеями, должен стремиться к власти над умами людей. Невозможно на долгий срок подчинить людей против их воли режиму, который они отвергают. Тот, кто пытается сделать это с помощью силы, в конечном счете потерпит неудачу, и борьба, спровоцированная его попыткой, принесет больше вреда, чем могло бы принести самое худшее правительство, основывающееся на согласии управляемых людей. Людей нельзя сделать счастливыми против их воли.

10. Доводы фашизма

Несмотря на то что либерализм нигде не нашел полного признания, его успех в XIX веке был настолько серьезным, что некоторые из наиболее важных принципов либерализма стали считаться неоспоримыми. К 1914 году даже наиболее упорные и злейшие его враги вынуждены были примириться с тем, что многие либеральные принципы воспринимались как не подлежащие сомнению. Даже в России, куда проникли лишь несколько слабых лучей либерализма, защитникам царской деспотии, преследуя своих противников, все же приходилось принимать во внимание либеральные мнения в Европе. В течение [первой] мировой войны военные партии воюющих наций при всем своем рвении все же должны были в борьбе против внутренней оппозиции проявлять определенную умеренность.

Только когда исповедующие марксизм социал-демократы завоевали господство и захватили власть в полной уверенности, что эпоха либерализма и капитализма ушла навеки, тогда исчезли и последние уступки либеральной идеологии, которые до этого все еще считались необходимыми. Партии Третьего Интернационала считают любое средство допустимым, если им кажется, что оно сулит помощь в борьбе за достижение их результатов. Тот, кто не признает безоговорочно и целиком единственно правильного их учения и не поддерживает их, несмотря на все препятствия, заслуживает, по их мнению, смертного приговора; и они, не колеблясь, уничтожат и его, и всю его семью, включая детей, -- там и тогда, где и когда физически возможно.

Откровенное проведение политики истребления оппонентов и убийства, совершаемые во исполнение этой политики, положили начало противоборствующему движению. Пелена внезапно спала с глаз некоммунистических врагов либерализма. До этого они верили, что даже в борьбе против ненавистного противника все же следует уважать определенные либеральные принципы. Им приходилось, хотя и неохотно, исключать убийства и террористические акты из списка мер, к которым можно прибегать в политической борьбе. Им приходилось мириться со многими ограничениями в преследовании оппозиционной прессы и в подавлении свободы слова. Теперь вдруг они увидели, что появились оппоненты, которые не обращают внимания на подобные соображения, для кого все средства хороши, чтобы нанести поражение противнику. Милитаристские и националистические враги Третьего Интернационала почувствовали себя обманутыми либерализмом. Либерализм, думали они, остановил их руку, когда они хотели нанести удар по революционным партиям, пока было еще возможно это сделать. Если бы, полагали они, либерализм им не помешал, они бы кровью в корне пресекли революционные движения. Революционные идеи получили возможность укорениться и расцвести только благодаря терпимости, проявленной ими к противникам, а их сила воли была ослаблена чрезмерным вниманием к либеральным принципам. Если бы много лет назад им пришла в голову идея, что можно просто-напросто жестоко разгромить любое революционное движение, то никогда не стали бы возможны победы, одержанные Третьим Интернационалом начиная с 1917 года. Когда дело доходит до стрельбы или драки, то милитаристы и националисты полагают, что они -- самые меткие стрелки и самые искусные бойцы.

Фундаментальная идея этих движений, которая, по имени самого грандиозного и хорошо организованного среди них, итальянского, может быть названа фашистской состоит из тех же самых недобросовестных методов борьбы) против Третьего Интернационала, которые оно использует против своих противников. Третий Интернационал стремится истребить своих врагов и их идеи тем же способом, которым врач-гигиенист старается истребить заразные бактерии -- он не считает себя хоть как-то связанным условиями какого-либо соглашения, которое он мог бы заключить с противниками, и полагает, что любая ложь и любая клевета в этой борьбе допустимы. Фашисты по крайней мере, в принципе, открыто высказывают такие намерения. То, что они пока не так сильно, как русские большевики, преуспели в освобождении себя от соблюдения определенных либеральных представлений, идей и традиционных этических норм, следует связывать единственно с тем фактом, что фашисты делают свое дело среди наций, в которых невозможно одним ударом уничтожить интеллектуальное и нравственное наследие нескольких тысячелетий, а не среди варварских народов по обе стороны Урала, отношение которых к цивилизации всегда было примерно таким же, как отношение мародерствующих обитателей лесов и пустынь, привыкших совершать время от времени грабительские набеги на цивилизованные земли в погоне за добычей. Из-за этой разницы фашизму никогда не удастся столь абсолютно, как русскому большевизму, освободиться от либеральных идей. Только под свежим впечатлением убийств и зверств, совершаемых поборниками Советов, немцы и итальянцы смогли вычеркнуть из памяти традиционные сдерживающие принципы справедливости и нравственности и получить импульс к кровавой расправе. Деяния фашистов и других им соответствующих партий были эмоциональными, рефлекторными действиями, вызванными возмущением против деяний большевиков и коммунистов. Как только прошел первый приступ злости, их политика приняла более умеренный курс и, возможно, станет еще более умеренной с течением времени. <Напомним читателю, что книга Л.Мизеса была написана в 1927 году. Развитие идеологии и практики фашизма в последующие годы быстро отбило охоту у либералов видеть в нем союзника в борьбе с коммунистами. -- Прим. науч. ред.>

Эта умеренность является результатом того, что традиционные либеральные взгляды по-прежнему продолжают неосознанно влиять и на взгляды фашистов. Но как бы то ни было, и переход правых партий к тактике фашизма показывает: сражение против либерализма окончилось такими успехами, которые всего лишь немного времени назад считались бы совершенно немыслимыми. Многие люди одобряют методы фашизма, потому что, несмотря на то что его экономическая программа является в целом антилиберальной, а политика -- совершенно интервенционистской, они далеки от того бессмысленного и неограниченного деструкционизма, которым коммунисты заклеймили себя как архивраги цивилизации. Другие, полностью отдавая себе отчет в том, какое зло несет фашистская экономическая политика, смотрят на фашизм, в сравнении с большевизмом и советизмом, как, по крайней мере, на меньшее из зол. Однако же для большинства открытых или тайных сторонников и почитателей привлекательность фашизма состоит именно в насильственном характере его методов.

Теперь невозможно отрицать, что единственный способ, которым можно оказать действенное сопротивление насильственным методам, -- это насилие. Против оружия большевиков в качестве ответной меры следует применять оружие, и было бы ошибкой проявлять слабость перед убийцами. Ни один либерал никогда не подвергал это сомнению. Либеральную политическую тактику от фашистской отличает не различие во взглядах на необходимость использовать силу оружия для сопротивления вооруженным нападениям, а различие в фундаментальной оценке роли насилия в борьбе за власть. Огромная опасность, угрожающая внутренней политике со стороны фашизма, лежит в его безграничной вере в решающую роль насилия. Для того чтобы добиться успеха, надо быть исполненным воли к победе и всегда действовать силой. Это высочайший принцип фашизма. Что происходит, однако, когда чей-либо противник, точно так же воодушевленный волей к победе, действует точно так же насильственно? Результатом должна стать битва, гражданская война. Окончательным победителем будет более многочисленная сторона. В конечном итоге меньшинство, даже если оно состоит из наиболее способных и энергичных, не может добиться успеха в сопротивлении большинству. Решающий вопрос, следовательно, остается всегда один: каким образом можно добиться большинства для своей партии? Это, однако, дело чисто интеллектуального характера. Такого рода победа может быть одержана только с помощью разума, а не силы. Подавление всей оппозиции одним только насилием -- наиболее неудобный способ завоевания сторонников любого курса. Использование прямой силы -- так уж устроено общественное мнение -- попросту вербует новых друзей для тех, с кем пытаются таким образом бороться. В борьбе между силой и идеей всегда побеждает идея.

Фашизм может восторжествовать сегодня потому, что всеобщее возмущение бесчестьями, творимыми социалистами и коммунистами, завоевало ему симпатии широких кругов. Но когда свежее впечатление от преступлений большевиков несколько потускнеет, социалистическая программа снова станет привлекать массы. Потому что фашизм не делает ничего для того, чтобы побороть эту программу, кроме подавления социалистических идей и преследования людей, которые их распространяют. Если бы он действительно хотел одолеть социализм, то ему бы пришлось противопоставить социализму идеи. Существует, однако, лишь одна идея, которая может эффективно противостоять социализму, а именно идея либерализма.

Часто говорилось, что ничто так не способствует делу, как сотворение мучеников. Это верно, но только отчасти. Укрепляет дело преследуемой стороны не мученичество его защитников, а тот факт, что на них нападают с помощью силы, а не с помощью разума. Подавление грубой силой -- это всегда признание неспособности использовать лучшую силу -- силу разума -- лучшую, потому что только она обещает конечный успех. Это фундаментальная ошибка, от которой страдает фашизм и которая в конечном счете приведет к его падению. Победа фашизма в ряде стран -- это только эпизод в долгом ряду сражений "за" и "против" собственности. Следующим эпизодом будет победа коммунизма. Окончательный исход борьбы, однако, будет решаться не оружием, а идеями. Именно идеи разделяют людей на борющиеся группировки, вкладывают оружие в их руки и определяют, против кого и за кого это оружие употребить. Только они, а не оружие в конечном счете решают исход дела.

Эти соображения касаются внутренней политики фашизма. Его внешняя политика, основанная на открыто признаваемом принципе силы в международных отношениях, не может не вызвать бесконечной серии войн, способных уничтожить всю современную цивилизацию, и не требует дальнейшего обсуждения. Чтобы поддерживать и повышать дальше наш нынешний уровень экономического развития, нужно, чтобы был гарантирован мир между народами. Но народы не могут жить вместе в мире, если основополагающая идеология состоит в вере в то, что какой-то народ может обеспечить себе мир в сообществе наций только силой.

Нельзя отрицать того, что фашизм и близкие к нему движения, направленные на установление диктатур, полны лучших намерений, и их интервенция в данный момент спасла Европейскую цивилизацию. Заслуга, которую фашизм таким образом завоевал себе, навечно останется в истории. Но несмотря на то что его политика принесла в данный момент спасение, она не принадлежит к числу тех, что может сулить продолжительный успех. Фашизм был временным чрезвычайным средством. Расценивать его как что-то большее было бы фатальной ошибкой. <Сегодня эти строки звучат как напоминание о той страшной цене, которую заплатила наша цивилизация за трагическую слепоту влиятельных представителей своей интеллектуальной элиты как на западе, так и на востоке Европы. -- Прим. науч. ред.>

11. Границы правительственной деятельности

Задача государства, как ее видит либерал, состоит единственно и исключительно в гарантии защиты жизни, здоровья, свободы и частной собственности от насильственных нападений. Все, что идет дальше этого, есть зло. Правительство, которое вместо выполнения этих задач, зашло бы так далеко, чтобы, например, посягнуло на персональные гарантии жизни и здоровья, свободы и собственности, было бы, конечно, абсолютно неподходящим.

Все же, как говорит Джакоб Буркхардт, власть сама по себе есть зло, неважно, кто ее осуществляет. Она имеет тенденцию развращать тех, кто ею обладает, и приводит к злоупотреблениям. Не только абсолютные монархи и аристократы, но также и массы, в чьи руки демократия вверяет высшую государственную власть, также очень легко склоняются к излишествам.

В Соединенных Штатах запрещено производство и продажа алкогольных напитков. <Речь идет о так называемом "сухом законе", действовавшем в США -- Прим. науч. ред.> Другие страны не заходят так далеко, но почти везде налагаются некоторые ограничения на продажу опиума, кокаина и подобных наркотиков. Одной из общепризнанных задач законодательства и правительства считается защита человека от самого себя. Даже те, кто в других случаях обычно опасается расширения сферы правительственной деятельности, считают вполне нормальным, чтобы свобода человека в этом отношении была ограничена. Право, только невежественный доктринер может быть против таких запретов. В самом деле, этот тип вмешательства властей в жизнь человека встречает такое признание, что противники либерализма склонны строить на этой основе свои доводы и выводить заключение, что полная свобода -- это зло и некоторые ограничительные меры все же должны налагаться на свободу индивида правительственной властью, выступающей в качестве попечителя частного благополучия. Не возникает вопроса, должны ли власти налагать ограничения на свободу, а существует только вопрос, как далеко они должны зайти в этом отношении.

Не стоит тратить слов по поводу очевидной истины -- все наркотики вредны. Вопрос здесь не в том, вредно ли даже малое количество алкоголя, или вред приносит только злоупотребление алкогольными напитками. То, что алкоголизм, пристрастие к кокаину и морфию являются смертельными врагами жизни, здоровья и способности к работе и наслаждениям, есть установленный факт; и утилитарист должен, следовательно, считать их пороками. Но все это вовсе не означает, что власти должны подавлять эти пороки, вводя торговые запреты. Также никоим образом не очевидно, что такое вмешательство со стороны правительства действительно способно подавить эти пристрастия или, даже если этот результат мог бы быть достигнут, это еще не означало бы, что тотчас же не открылся бы ящик Пандоры и оттуда не появились бы другие, не менее вредоносные, чем алкоголизм и морфинизм, опасности.

Никто не мешает жить в воздержании или в умеренности тому, кто убежден, что употребление или чрезмерное употребление этих отрав пагубно. Этот вопрос нельзя рассматривать исключительно в отношении алкоголизма, пристрастия к морфию и кокаину и т.д., которые всеми здравомыслящими людьми признаются злом. Дело здесь в другом: если большинству граждан, в принципе, дано право навязывать свой образ жизни меньшинству, то невозможно ограничиться запретами потребления алкоголя, морфия, кокаина и подобных ядов. Разве то, что правильно в отношении этих ядов, не должно быть правильно также и для никотина, кофеина и других подобных веществ? Почему бы государству вообще не начать предписывать, какую пищу можно потреблять, а какой следует избегать, потому что она вредна? В спорте, например, также многие люди склонны делать больше, чем им позволяют силы. Почему бы государству не вмешаться и сюда? Немногие знают, как быть умеренными в сексуальной жизни, и, по-видимому, стареющим людям особенно трудно понять, что вообще следовало бы перестать предаваться подобным удовольствиям или, по крайней мере, заниматься этим в меру. Не должно ли государство вмешаться и сюда?

Еще более вредным, чем все эти удовольствия, скажут многие, является чтение порочной литературы. Следует ли позволять прессе, потворствующей самым низменным инстинктам, развращать душу? Не стоит ли запретить показ порнографических картинок, неприличных пьес, короче, всех приманок безнравственности? И не является ли распространение ложных социологических учений столь же вредным для людей и народов? Следует ли разрешать подстрекать к гражданской войне и к войнам против других стран? И следует ли разрешать непристойным памфлетам и богохульным речам подрывать уважение к Богу и Церкви?

Мы видим, что, как только мы отказываемся от принципа, согласно которому государство не должно вмешиваться ни в какие вопросы, касающиеся образа жизни, мы приходим к регулированию и ограничению вплоть до мельчайших деталей. Личная свобода человека отменяется. Он становится рабом общества и обязан подчиняться диктату большинства. Едва ли стоит распространяться о том, какими способами могли бы злоупотреблять такими полномочиями злые люди, находящиеся у власти. Обладание властью такого типа, даже для людей, движимых самыми лучшими намерениями, непременно превратило бы мир в кладбище духа. Весь прогресс человечества был достигнут в результате инициативы небольшого меньшинства, которое начало отступать от идеалов и привычек большинства до тех пор, пока их пример не подвигнул наконец и остальных воспринять нововведения. Дать большинству право диктовать меньшинству, о чем и как ему думать, что читать и что делать, -- значит, раз и навсегда положить конец прогрессу.

Не надо возражать, будто борьба против пристрастия к морфию и борьба против "вредной" литературы -- совершенно разные вещи. Единственная разница между ними в том, что некоторые из тех самых людей, которые сочувствуют запрету первого, не согласятся на запрет второго. В Соединенных Штатах методисты и фундаменталисты после принятия закона, запрещающего производство и продажу алкогольных напитков, поднялись на борьбу за подавление теории эволюции, и им уже удалось в ряде штатов изгнать дарвинизм из школ. В Советской России подавляется каждое свободное выражение собственного мнения. Будет ли дано разрешение на печатание какой-либо книги, зависит от усмотрения ряда необразованных и неотесанных фанатиков, на которых правительство возложило за это ответственность заботиться о такого рода вопросах.

Склонность наших современников требовать правительственного запрета, как только им что-либо не нравится, и их готовность подчиняться таким запретам даже тогда, когда то, что запрещено, вполне для них приемлемо, показывает, сколь глубоко укоренился в них дух раболепия. Потребуется много лет самообразования, чтобы подданный превратился в гражданина. Свободный человек должен уметь мириться с тем, что его сограждане действуют и живут не так, как он считает правильным. Он должен освободиться от привычки звать полицию, как только ему что-то не нравится.

12. Веротерпимость

Либерализм ограничивает свое внимание всецело и исключительно земной жизнью и земными стремлениями. Царство религии не входит в этот мир. Таким образом, либерализм и религия могли бы существовать бок о бок, не имея точек соприкосновения. То, что им суждено было прийти к неприятию друг друга, не было виной либерализма. Он не переходил границ своей сферы и не вторгался во владения религиозной веры или метафизической доктрины. Тем не менее он столкнулся с церковью как политической силой, претендующей на право регулировать в соответствии со своими взглядами не только отношения человека с грядущим миром, но также и дела мира нынешнего. Именно здесь и пришлось развернуть боевые порядки.

Победа, одержанная либерализмом в этом конфликте, была столь решительной, что Церковь вынуждена была раз и навсегда отказаться от тех требований, на которых энергично настаивала в течение тысячелетий. Сжигание еретиков, преследования инквизиции, религиозные войны -- все это сегодня принадлежит истории. Никто сейчас не сможет понять, как мирных людей, которые соблюдали свои религиозные обряды так, как они считали правильным, в четырех стенах своего собственного дома, могли привлекать к суду, заключать в тюрьмы, мучить и сжигать. Но даже если костров больше нет ad majorem Dei gloriam <к вящей славе Божьей (лат.) -- Прим. пер.>, нетерпимости по-прежнему хватает.

Либерализм, однако, сам должен быть нетерпим к любому виду нетерпимости. Если считать мирное сотрудничество всех людей целью социальной эволюции, то нельзя позволить, чтобы мир нарушался священниками и фанатиками. Либерализм провозглашает терпимость к любой религиозной вере и любому метафизическому учению не по причине безразличия к этим "высшим" вещам, а из убеждения в том, что гарантия мира внутри общества должна иметь приоритет над всем и всеми. А поскольку это требует терпимости ко всем мнениям и ко всем церквам и сектам, то он должен призвать их всех вернуться в надлежащие рамки, когда они ведут себя нетерпимо. В общественной организации, основанной на мирном сотрудничестве, нет места притязанию Церкви на монополию воспитания и образования молодежи. Церквам может и должно быть отдано все, что предоставляют им приверженцы по собственной доброй воле. Им не может быть позволено ничего в отношении тех людей, которые не хотят иметь с ними ничего общего.

Трудно понять, как эти принципы либерализма могли нажить врагов среди религиозных людей различных вероисповеданий. Если они не позволяют церкви навязывать людям свою веру с помощью собственной силы или силы, данной в ее распоряжение государством, то одновременно и защищают эту же церковь от того, чтобы другие церкви и секты принудительно обращали людей в свою веру. То, что либерализм отбирает у церкви одной рукой, он снова отдает ей другой рукой. Даже религиозные фанатики вынуждены признать, что либерализм не отбирает у религии ничего такого, что принадлежит ее сфере деятельности.

Конечно, церкви и секты -- там, где они имеют превосходство, но могут достигнуть успеха в преследовании раскольников, -- также требуют терпимости, по крайней мере к себе, там, где они оказываются в меньшинстве. Однако требование терпимости не имеет ничего общего с либеральным требованием терпимости. Либерализм требует терпимости, следуя принципу, а не из противоречия. Он требует терпимости даже к очевидно бессмысленным учениям, абсурдным формам ереси и ребячески глупым суевериям. Он требует терпимости к доктринам и мнениям, которые он считает вредными и разрушительными для общества и даже для тех движений, с которыми неутомимо борется. Требовать и проявлять терпимость либерализм побуждают из соображения о содержании доктрины, к которой следует быть терпимыми, а сознание того, что только терпимость может создать и сохранить условие социального мира, без которого человечество может снова впасть в варварсто и бедность давно прошедших столетий.

Против глупого, бессмысленного, ошибочного и вредного либерализм борется оружием разума, а не грубой силой и репрессиями.

13. Государство и антиобщественное поведение

Государство представляет собой аппарат принуждения и насилия. Это верно не только в отношении "государства -- ночного сторожа", но в равной мере и любого другого государства, а более всего в отношении государства социалистического. Все, что положено делать государству, оно делает с помощью принуждения и силы. Подавление поведения, опасного для общественного порядка, -- самая суть государственной деятельности; в социалистическом государстве к этому добавляется контроль над средствами производства.

Здравомыслящие римляне символически выразили этот факт, изобразив топор и связку розг в качестве эмблемы государства. Глубокомысленный мистицизм, называющий себя философией, сделал в наше время все возможное, чтобы скрыть истинный смысл этого вопроса. Для Шеллинга государство есть прямой и видимый образ абсолютной жизни, ступень в раскрытии Абсолюта Мировой Души. Государство существует только ради самого себя, и его деятельность направлена исключительно на поддержание как сущности, так и формы своего существования. Для Гегеля в государстве проявляется Абсолютный Разум, и Объективный Дух реализуется в нем же. Это есть этический разум, развившийся в органическую реальность -- реальность и этическая идея как проявившаяся, овеществленная воля. Эпигоны идеалистической философии превзошли даже своих учителей в обожествлении государства. Конечно, не ближе к истине находятся и те, кто, как Ницше, в качестве реакции на эти и подобные доктрины называют государство самым холодным из всех холодных чудовищ. Государство не является ни холодным, ни теплым, поскольку оно представляет собой абстрактную концепцию, от имени которой действуют люди в органах государства и правительства. Вся государственная деятельность есть человеческое действие, зло, причиняемое людям людьми же. Цель -- сохранение общества -- оправдывает действие органов государства, но зло от этого не ощущается меньше теми, кто от него страдает.

Зло, которое один человек причиняет другому, приносит вред обоим -- не только тому, по отношению к кому оно делается, но и тому, кто это зло совершает. Ничто не развращает человека так сильно, как возможность быть орудием закона и причинять людям страдания. Судьба подданного -- это тревога, рабский дух и прислужливое низкопоклонство; но фарисейское самодовольство, самонадеянность и высокомерие хозяина ничем не лучше.

Либерализм стремится смягчать остроту отношений правительственного чиновника и гражданина. Делая это, он, конечно, не идет по стопам тех романтиков, которые защищают антиобщественное поведение нарушителя закона и порицают не только судей и полицейских, но и общественный порядок как таковой. Либерализм не хочет и не может отрицать того, что принудительная сила государства и законное наказание преступников -- это институты, без которых общество никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет обойтись. Однако либерал полагает, что цель наказания состоит единственно в том, чтобы исключить, насколько это возможно, опасное для общества поведение. Наказание не должно быть карательным или репрессивным. Преступник заслужил приговор по закону, но не ненависть и садизм судьи, полицейского и тем более толпы, жаждущей расправы.

Наибольший вред в принудительной силе, которая оправдывает себя "именем государства", связан с тем, что она направляет свои удары против возникающих инноваций, поскольку всегда в конечном счете поддерживается согласием большинства. Человеческое общество не может обойтись без государственного аппарата, но прогресса человечеству пришлось достигать вопреки сопротивлению государства и его принуждающих сил. Не удивительно, что все, кто имел предложить человечеству что-то новое, не могли сказать ничего доброго о государстве и его законах! Неисправимые этатисты-мистики и почитатели государства вправе предъявлять им претензии. Либералы поймут их положение, даже если они не могут одобрить их взглядов. И все же каждый либерал должен противостоять этой понятной антипатии ко всему, что имеет отношение к тюремщикам и полицейским, когда она доходит до чрезмерной самонадеянности и провозглашает право человека восставать против государства. Насильственное сопротивление государственной власти -- это последнее средство меньшинства в попытке вырваться из-под гнета большинства. Меньшинство, которое хочет увидеть торжество своих идеалов, должно добиваться интеллектуальными средствами того, чтобы стать большинством. Государство должно быть устроено так, чтобы рамки его законов давали человеку определенную свободу, в пределах которой он мог бы двигаться свободно. Гражданин не должен быть столь жестко ограничен в своей деятельности, чтобы при расхождении взглядов с властями он оказался перед единственным выбором -- либо погибнуть, либо уничтожить государственный механизм.

II. Либеральная экономическая политика
1. Организация экономики

Можно различить пять систем организации сотрудничества людей в обществе, основанном на разделении труда: систему частной собственности на средства производства, которую в развитой форме мы называем капитализмом; систему частной собственности на средства производства с периодической конфискацией всего богатства и его последующим перераспределением; система синдикализма; систему общественной собственности на средства производства, которая известна как социализм или коммунизм; и наконец систему интервенционизма.

История частной собственности на средства производства совпадает с историей развития человечества от звероподобного состояния до высших достижений современной цивилизации. Противники частной собственности приложили массу усилий, чтобы продемонстрировать, что в первобытном состоянии человеческого общества института частной собственности в законченной форме еще не существовало, потому что часть обрабатываемой земли периодически подвергалась перераспределению. Из этого наблюдения, которое показывает, что частная собственность -- "историческая категория", они попытались вывести заключение, что без нее снова можно было бы спокойно обойтись. Логическая ошибка, заключающаяся в этом обосновании, столь вопиюща, что не требует дальнейшего обсуждения. Существование социальной кооперации в далекой древности в отсутствие полностью реализованной системы частной собственности не может служить доказательством того, что можно точно так же обойтись без частной собственности и на более высоких стадиях развития цивилизации. Если бы история могла вообще что-либо доказать в этом вопросе, то только то, что нигде и никогда не существовало народа, который без частной собственности сумел выйти из состояния самой гнетущей нужды и дикости, едва отличной от животного существования.

Прежде противники системы частной собственности на средства производства нападали не на институт частной собственности как таковой, а только на неравенство в распределении дохода. Они предлагали уничтожить неравенство доходов и богатства посредством системы периодического перераспределения богатства товаров или, по крайней мере, земли, которая была в то время практически единственным фактором производства. В технологически отсталых странах, где преобладает примитивное сельскохозяйственное производство, идея равного распределения собственности живет и поныне. Люди обычно называют это аграрным социализмом, хотя такое название не совсем удачно, поскольку система эта не имеет ничего общего с социализмом. Большевистская революция в России, которая начиналась как социалистическая, установила в сельском хозяйстве не социализм, т.е. общественную собственность на землю, а аграрный социализм. На значительных территориях остальной Восточной Европы разделение больших землевладений среди мелких фермеров под именем аграрной реформы выступает как идеал, поддерживаемый влиятельными политическими партиями.

Нет необходимости далее вдаваться в обсуждение этой системы. Она должна привести к сокращению продукта труда, и это вряд ли можно отрицать. Только там, где земля все еще возделывается самым примитивным способом, можно не увидеть падения производительности, которое следует за ее пределом. Каждый поймет, что бессмысленно дробить молочную ферму, оборудованную всеми средствами современной техники. Распространение принципа передела на промышленность и торговые предприятия вообще немыслимо. Железную дорогу, прокатный стан или машинную фабрику невозможно разделить. Можно взяться за периодическое перераспределение собственности, если сначала совершенно разрушить экономику, основанную на разделении труда и свободном рынке, и вернуться к экономике самостоятельных усадеб, которые хотя и существуют бок о бок, но не ведут торговли и обмена.

Идея синдикализма представляет собой попытку приспособить идеал равного распределения собственности к обстоятельствам современной крупномасштабной промышленности. Синдикализм стремится вверить владение средствами производства не индивидам и не обществу, а рабочим, занятым в конкретной отрасли промышленности или области производства.

Поскольку пропорции, в которых сочетаются материальные и личные факторы производства, в разных отраслях производства различны, то равенства в распределении собственности таким способом вообще не может быть достигнуто. С самого начала рабочий одной отрасли промышленности получит большую долю собственности, чем рабочий другой отрасли. Стоит только задуматься о тех трудностях, которые должны будут возникнуть из постоянной необходимости перебрасывать капитал и труд из одной отрасли производства в другую. Возможно ли будет изъять капитал из одной отрасли промышленности, чтобы таким образом переоборудовать другую? Возможно ли будет уволить рабочих из одной отрасли производства, чтобы перевести их в другую, где капиталовооруженность одного рабочего меньше? Невозможность таких перебросок делает синдикалистское всеобщее благосостояние совершенно абсурдным и неосуществимым в качестве формы социальной организации. Кроме того, если мы предполагаем, что, помимо отдельных групп, и над ними существует центральная власть, которая правомочна проводить такие переброски, то мы уже имеем дело не с синдикализмом, а с социализмом. И действительно, синдикализм как социальный идеал представляет собой такой вопиющий абсурд, что рискнуть защищать его в принципе могли только тупицы, не удосужившиеся хоть как-то продумать эту проблему.

Социализм, или коммунизм, -- это такая организация общества, в которой собственностью, правом использовать все средства производства, наделено общество, т.е. государство как социальный аппарат принуждения и насилия. Для того чтобы считать общество социалистическим, несущественно, распределяется ли общественный дивиденд поровну или в соответствии с каким-либо иным принципом. Также не имеет решающего значения, осуществляется ли социализм посредством формального перехода собственности на все средства производства к государству или частные владельцы номинально сохраняют свою собственность, и социализация состоит в том, что все эти "владельцы" имеют право использовать средства производства, находящиеся в их руках, только в соответствии с предписаниями государства. Если правительство решает, что и как должно производиться, кому продаваться и по какой цене, тогда частная собственность существует только номинально. Реально же вся собственность обобществлена, поскольку движущей силой экономической деятельности является уже не стремление предпринимателей и капиталистов к прибыли, а необходимость выполнять возложенную обязанность и подчиняться командам.

Наконец надо упомянуть интервенционизм. Согласно широко распространенному мнению, существует средний путь -- между социализмом и капитализмом, третий способ социальной организации: система частной собственности, регулируемая, контролируемая и направляемая постановлениями власти (актами вмешательства, или интервенционизма).

Система периодического перераспределения собственности и система синдикализма не будут обсуждаться в дальнейшем. Эти две системы обычно не вызывает особых споров. Никто из тех, кого можно воспринимать сколько-нибудь всерьез, не защищает ни одну из них. Нам предстоит заняться рассмотрением только социализма, интервенционизма и капитализма.

2. Частная собственность и ее критики

Жизнь человека -- это состояние отнюдь не безоблачного счастья. Земля не есть рай. И хотя в этом нет вины социальных институтов, люди обыкновенно возлагают ответственность на них. Основой любой цивилизации служит частная собственность на средства производства. Тот, кто выступает с критикой современной цивилизации, начинает, следовательно, с частной собственности. Ее обвиняют во всем, что не нравится критику, особенно в тех бедах, которые происходили и происходят из того факта, что частной собственности мешали и в различных отношениях ограничивали, так что весь ее социальный потенциал до сих пор не смог реализоваться полностью.

Обычный способ действия критика состоит в том, чтобы представлять, как чудесно все было бы, если бы он добился своего. В мечтах он уничтожает всякую волю, противоположную его собственной, путем возвышения себя самого или кого-нибудь, чьи желания в точности совпадают с его собственными, до положения абсолютного властителя мира. Всякий, кто воспевает право сильнейшего, считает сильнейшим себя. Тот, кто поддерживает институт рабства, не перестает мечтать, как сам он мог бы быть рабом. Тот, кто требует ограничений свободы совести, требует этого в отношении других, но не для себя. Тот, кто выступает за олигархическую форму правления, всегда включает себя в олигархию, и тот, кто впадает в экстаз при мысли о просвещенном деспотизме или диктатуре, достаточно нескромен, чтобы в своих фантазиях предназначать себе роль просвещенного деспота или диктатора или, по крайней мере, ожидать, что сам он станет деспотом над деспотом или диктатором над диктатором. Точно так же, как никто не желает видеть себя в положении слабого, угнетенного, подавленного, обездоленного -- в роли подданного без всяких прав. Так и при социализме, никто не мечтает ни о чем другом, кроме как о роли генерального директора или наставника генерального директора. В мечтах и фантазиях о социализме не существует никакой другой жизни, которую бы стоило жить.

Антикапиталистическая литература создала образец этих фантазий, эксплуатируя привычный прием противопоставления прибыльности и производительности. То, что происходит в капиталистическом общественном порядке, мысленно противопоставляется тому, что -- в соответствии с желаниями критика -- будет достигнуто в идеальном социалистическом обществе. Все, что отклоняется от этого идеального образа, характеризуется как непроизводительное. Максимальная прибыльность для конкретных людей и максимальная производительность для общества не всегда совпадают. И это долго считалось наиболее серьезным упреком капиталистической системе. Только в последние годы стало признаваться, что в большинстве случаев социалистическое общество не могло бы действовать иным способом, чем это делают индивиды в капиталистическом обществе. Но даже там, где указанное противоречие действительно существует, невозможно предположить, что социалистическое общество обязательно делало бы все правильно, а капиталистический социальный порядок всегда следует осуждать, если он делает что-то иначе. Концепция производительности достаточно субъективна; она никак не может представлять собой отправного пункта для объективной критики.

Не стоит, следовательно, заниматься анализом размышлений нашего фантазера-диктатора. В его мечтательном видении каждый горит желанием исполнять его команды немедленно и пунктуально. Какими могут оказаться вещи в реальном, а не в воображаемом социалистическом обществе, - совершенно другой вопрос. Предположение, что равного распределения совокупного годового продукта капиталистической экономики между всеми членами общества хватит, чтобы гарантировать каждому достаточные средства к жизни, является, как показывают простые статистические расчеты, совершенно неверным. Таким образом, социалистическое общество едва ли могло бы достичь заметного повышения жизненного уровня масс. Надежду на перспективу благосостояния и даже богатства для всех социалистическое общество может сделать реальной при одном условии: труд в этом обществе будет более производительным, чем при капитализме, и социалистическая система сможет обойтись без ряда лишних и, следовательно, непроизводительных расходов.

В связи с этим вторым моментом говорят, например, об устранении бремени издержек сбыта, конкуренции и рекламы товаров. Ясно, что в социалистическом обществе нет места для такого рода расходов. И все же не стоит забывать, что социалистический механизм распределения тоже будет включать не такие уж маленькие издержки, а возможно, на самом деле даже большие, чем издержки капиталистической экономики. Но это не решающий элемент в нашем рассуждении о значении этих затрат. Социалист предполагает без всякого сомнения, как само собой разумеющееся, что в социалистической системе производительность труда будет, по крайней мере, такой же, как в капиталистическом обществе, и стремится доказать, что она будет даже выше. Но первое допущение никоим образом не является столь самоочевидным, как думают сторонники социализма. Количество вещей, производимых в капиталистическом обществе, не зависит от того способа, каким организовано производство. Решающее значение имеет тот факт, что на каждой стадии производства, в каждой отрасли особый интерес занятых в ней людей самым тесным образом связан с производительностью конкретной доли затрачиваемого труда. Каждый работник должен напрягаться до предела, поскольку его зарплата определяется результатом его труда, и каждый предприниматель должен стремиться производить как можно дешевле -- т.е. не просто с наименьшими затратами труда и капитала, но явно с меньшими, чем его конкуренты.

Только благодаря этим стимулам капиталистическая экономика и смогла произвести то богатство, которое она имеет. Выступать против упоминавшихся чрезмерных издержек механизма капиталистического сбыта -- значит, близоруко смотреть на реальные вещи. Тот, кто упрекает капитализм в расточении ресурсов, потому что на шумных деловых улицах можно найти много конкурирующих галантерейщиков и еще больше табачников, не способен увидеть, что данная организация торговли -- это всего лишь результат такого механизма производства, который обеспечивает наивысшую производительность труда. Весь прогресс производства был достигнут только потому, что ориентация на коммерческий успех заложена в природе этого механизма. Только благодаря тому, что все предприниматели находятся в постоянной конкуренции и их безжалостно вытесняют, если они не производят наиболее прибыльным способом, беспрестанно улучшаются и совершенствуются методы производства. Если бы этот стимул исчез, не было бы дальнейшего прогресса производства и стремления экономить ресурсы. Следовательно, совершенно абсурдно ставить вопрос о том, сколько можно было бы сберечь, если устранить издержки на рекламу. С таким же успехом можно спросить, сколько можно произвести, если уничтожить конкуренцию между производителями. Ответ на этот вопрос не вызывает сомнения.

Люди могут потреблять, только если они трудятся и, следовательно, лишь столько, сколько произведено их трудом. Характерной чертой капиталистической системы и является то, что она предоставляет каждому члену общества стимул выполнять свою работу с максимальной эффективностью и таким образом достигать наивысшей производительности. В социалистическом обществе не хватает этой прямой связи между трудом и теми товарами и услугами, которыми человек мог бы, таким образом, наслаждаться. Стимул к работе состоял бы не в возможности получать удовольствие от плодов труда, а в приказе работать со стороны властей и в собственном чувстве долга. Развернутая аргументация, что подобная организация труда невозможна, будет предложена в следующей главе.

В капиталистической системе всегда подвергается критике тот факт, что собственники средств производства занимают привилегированное положение. Они могут жить, не работая. Если смотреть на общественный порядок с индивидуалистской точки зрения, то можно увидеть в этом серьезный недостаток капитализма. Почему одному человеку должно быть лучше, чем другому? Но тот, кто рассматривает вещи не с точки зрения конкретных людей, а с точки зрения социального порядка в целом, обнаружит, что владельцы собственности могут сохранять свое приятное положение лишь при условии, что они предоставляют услугу, без которой общество не может обойтись. Капиталист может сохранять свое приятное положение, только переводя средства производства в сферу применения, наиболее важную для общества. Если он этого не делает -- а инвестирует свое богатство неразумно, -- он понесет убытки, и если он вовремя не исправит ошибки, то вскоре будет безжалостно вытеснен со своего привилегированного положения. Он перестанет быть капиталистом, и его место займут другие -- те, кто лучше для этого подходит. В капиталистическом обществе средства производства всегда находятся в руках наиболее подходящих для этого людей, и -- хотят они этого или нет -- они должны постоянно стараться применять средства производства таким образом, чтобы те приносили максимальный результат.

3. Частная собственность и правительство

Все, кто находится у политической власти: правительства, короли и республиканские руководители, всегда косо смотрели на частную собственность. Любой правительственной власти присуще стремление не признавать никаких ограничений на свои действия и распространять сферу своего господства как можно дальше. Управлять всем, не оставлять никакого простора для того, чтобы что-либо свершалось собственным путем, без вмешательства властей, -- вот цель, к которой тайно стремится каждый правитель. Если бы только на пути не стояла частная собственность! Частная собственность создает для человека сферу, где он свободен от государства. Она ставит пределы осуществлению воли властей. Она позволяет другим силам действовать бок о бок и в оппозиции к политической власти. Частная собственность становится, таким образом, основой всех видов деятельности, которые свободны от насильственного вмешательства со стороны государства. Она является почвой, на которой вырастают зерна свободы и в которой коренится автономия человека, а в конечном счете -- весь интеллектуальный и материальный прогресс. В этом смысле частную собственность даже назвали фундаментальной предпосылкой развития человека. Но эта последняя формулировка может быть принята лишь со многими оговорками, потому что обычное противоречие между индивидом и коллективом, между индивидуалистическими и коллективистскими идеями и целями есть не более чем устаревшее поверье.

Таким образом, никогда не существовало политической силы, которая бы добровольно воздерживалась от того, чтобы препятствовать свободному развитию и деятельности института частной собственности на средства производства. Правительства терпят частную собственность тогда, когда они вынуждены это делать, но они не принимают ее и не признают ее необходимости добровольно. Даже либеральные политики, завоевав власть, обычно отодвигали свои либеральные принципы в большей или меньшей степени на задний план. Тенденция налагать жесткие ограничения на частную собственность, злоупотреблять политической властью и отказываться уважать или признавать любую свободную сферу -- вне пределов господства государства -- слишком глубоко укоренилась в менталитете тех, кто управляет правительственным аппаратом принуждения и насилия, чтобы они когда-либо были способны добровольно ей противостоять. Либеральное правительство -- это contradictio in adjecto <внутреннее противоречие, логическая нелепость, (лат.) -- Прим. пер.>. Правительства должны быть вынуждены принять либерализм силой единогласного мнения народа; и не стоит ожидать того, чтобы они стали либеральными добровольно.

Легко понять, что могло бы принудить правителей признать права собственности их подданных в обществе, состоящем исключительно из фермеров, где все в равной степени богаты. При таком общественном устройстве каждая попытка ограничить право собственности немедленно встретила бы сопротивление объединенного фронта всех подданных против правительства и таким образом привела бы к падению последнего.

Однако ситуация коренным образом отличается в таком обществе, где существует не только сельскохозяйственное, но и промышленное производство, и особенно там, где существуют предприятия большого бизнеса, предусматривающие крупномасштабные инвестиции в промышленность, добычу ресурсов и торговлю. В таком обществе тем, в чьих руках правительство, вполне удается предпринимать действия, направленные против частной собственности. В действительности, нет ничего более политически выгодного правительству, чем нападки на права собственности -- это всегда было простым средством подстрекания масс против владельцев земли и капитала. Поэтому с незапамятных времен идеей всех абсолютных монархов, всех деспотов и тиранов было объединение себя с "народом" в союз против классов собственников. Вторая империя Людовика Наполеона была не единственным режимом, основанным на принципе цезаризма.

Прусское авторитарное государство Гогенцоллернов (Hohenzollerns) также подхватило идею, введенную в германскую политику Лассалем во время конституционнной борьбы в Пруссии, о завоевании поддержки рабочих масс для борьбы с либеральной буржуазией посредством политики этатизма и интервенционизма. Это было основополагающим принципом "общественной монархии", столь высоко превозносимой Шмоллером и его школой.

Однако несмотря на все преследования, институт частной собственности уцелел. Ни злоба всех правительств, ни враждебная компания писателей и моралистов, церкви и религий, ни возмущение масс -- само по себе коренящееся в инстинктивной зависти -- не смогли добиться его уничтожения. Каждая попытка заменить его каким-нибудь другим способом организации производства и распределения всегда быстро оказывалась абсурдной и неосуществимой. Людям пришлось признать, что без института частной собственности не обойтись и вернуться к нему, независимо от того, нравился он им или нет.

Тем не менее до сих пор люди отказываются понять причину возврата к институту свободной частной собственности на средства производства. Ее следует искать в том факте, что экономическая система, служащая нуждам и целям жизни в обществе, в принципе неосуществима иначе, как на этой основе. Люди оказались неспособны заставить себя избавиться от идеологии, к которой они привязались, а именно веры в то, что частная собственность есть зло, без которого невозможно до поры до времени обойтись, -- по крайней мере, до тех пор, пока человечество в достаточной степени не разовьется этически. Несмотря на то что правительства -- конечно, вопреки своим намерениям и стремлениям, свойственным каждому организованному центру власти, -- смирились с существованием частной собственности, они по-прежнему продолжают твердо придерживаться (не только внешне, но и в своем мышлении) идеологии, враждебной правам собственности. В самом деле, они считают непринятие частной собственности в принципе правильным, а каждое отклонение от него с их стороны -- связанным только с их собственной слабостью или с учетом интересов влиятельных групп.

4. Неосуществимость социализма

Социализм обычно считается неосуществимым на том основании, что человеку не хватает моральных качеств, требуемых для социалистического общества. Существует опасение, что при социализме большинство людей не будут проявлять того же усердия в исполнении своих обязанностей и задач, какое они вкладывают в ежедневную работу при общественном порядке, основанном на частной собственности на средства производства. В капиталистическом обществе каждый человек знает, что плоды его труда принесут удовольствие ему самому, что его доход растет или уменьшается в соответствии с тем, насколько продукт его труда растет или уменьшается.

В социалистическом обществе человек будет думать, что от эффективности его труда мало что зависит, поскольку ему в любом случае причитается фиксированная доля совокупного продукта, а размер этого последнего не может заметно сократиться вследствие потерь, вызываемых ленью любого человека. В действительности следует опасаться того, что данное убеждение станет всеобщим и производительность труда в социалистическом обществе значительно упадет.

Возражение, выдвигаемое, таким образом, против социализма, совершенно логично, но оно не проникает в существо дела. Если бы в социалистическом обществе возможно было выделить продукт труда каждого работника с той же точностью, с какой это делается в капиталистической системе при помощи экономического расчета, осуществимость социализма не зависела бы от доброй воли конкретного человека. Общество могло бы, по крайней мере в определенных пределах, определить долю суммарного выпуска, предназначенную каждому рабочему, на основе размера его вклада в производство. Неосуществимым социализм делает именно то, что расчет такого рода в социалистическом обществе невозможен.

В капиталистической системе подсчет прибыльности дает тот способ, который указывает человеку, должно ли его предприятие при данных обстоятельствах действовать вообще, и работает ли оно наиболее эффективным способом из возможных, т.е. при наименьших издержках факторов производства. Если дело оказывается неприбыльным, то это означает, что сырье, полуфабрикаты и труд, которые для него требуются, применяются другими предприятиями для получения результата, более необходимого и более важного с точки зрения потребителей, или для получения того же самого результата, но более экономичным способом (т.е. с меньшими затратами капитала и труда). Так, например, ручное ткачество стало в какой-то момент невыгодным. Это означало, что капитал и труд, занятый в машинном ткачестве, дает больше продукции и, следовательно, неэкономично держаться того метода производства, в котором те же самые затраты капитала и труда приносят меньший результат.

Когда планируется новое предприятие, то можно посчитать заранее, станет ли оно вообще прибыльным и каким образом этого добиться. Если, например, есть намерение построить железную дорогу, то можно путем оценки ожидаемого объема перевозок, затрат и выручки подсчитать, стоит ли вкладывать капитал и труд в такое предприятие. Если результат такого расчета покажет, что проектируемая железная дорога не обещает прибыли, то это лишь сигнализирует, что существует другая, более необходимая обществу сфера применения капитала и труда, чем сооружение этой железной дороги. Мир пока не настолько богат, чтобы позволить себе такой расход. Но расчет затрат и прибыли является решающим только тогда, когда возникает вопрос, стоит ли вообще начинать данное дело. Он управляет каждым шагом, который делает предприниматель при ведении своего бизнеса.

Капиталистический экономический расчет, который только и делает возможным рациональное производство, основан на денежной оценке затрат. Только потому, что ценность всех товаров и услуг на рынке может быть выражена в денежных единицах, эти товары и услуги могут, несмотря на их неоднородность, входить в расчет, предусматривающий однородные единицы измерения. В социалистическом обществе, где всеми средствами производства владеет государство и где, следовательно, не существует рынка и обмена производимыми товарами и услугами, не может также быть цен, выраженных в денежных единицах на сложные товары и услуги. Таким образом, у такой общественной системы не оказалось бы инструмента для рационального управления предприятиями, т.е. не было бы экономического расчета, поскольку экономический расчет не может проводиться без общего знаменателя, к которому могут быть приведены все разнородные товары и услуги.

Рассмотрим простейший случай. Железную дорогу из пункта А в пункт Б можно проложить по нескольким маршрутам. Представим, что между А и Б стоит гора. Железная дорога может быть построена так, чтобы она проходила по горе, вокруг горы или с помощью туннеля сквозь гору. В капиталистическом обществе вычислить, какая ветка окажется наиболее прибыльной, - простейшее дело. Определяются капитальные затраты, необходимые на сооружение каждой из трех линий, и различия в текущих издержках, связанных с эксплуатацией каждой дороги. Из этих цифр нетрудно определить, какой вариант строительства будет наиболее прибыльным. В социалистическом обществе не могло быть сделано таких расчетов. Оно не имело бы реального способа приведения к единому измерителю всех товаров и услуг -- разнородного количества и качества, - которые в данном случае берутся в расчет. Перед обычными, ежедневными проблемами, связанными с управлением экономикой, социалистическое общество будет беспомощно, поскольку у него не будет верного способа вести такие расчеты.

Процветанием, которое дало возможность сегодня жить на нашей земле значительно большему число людей, чем в докапиталистическую эпоху, мы обязаны единственно капиталистическому методу производства, состоящему из очень длинных производственных цепочек, функционирование которых необходимо требует денежного расчета. А именно это и невозможно при социализме. Напрасно трудились социалистические писатели, чтобы продемонстрировать, как можно обойтись даже без денежной оценки затрат и результатов. Все их усилия в этом отношении потерпели неудачу.

Итак, руководители социалистического общества столкнулись бы с проблемой, которую едва ли смогли бы решить. Невозможно было бы определить, какой из бесчисленных способов действия является наиболее рациональным. Возникший хаос в экономике быстро и неминуемо привел бы к всеобщему обнищанию и к движению назад, к примитивным условиям, при которых когда-то жили наши предки.

Социалистический идеал, доведенный до своего логического завершения, вылился бы в общественный порядок, в котором все средства производства принадлежат народу в целом. Производство всецело находится в руках правительства, центра власти в обществе. Оно одно определяет, что и как следует производить и каким способом распределять товары. Не имеет большого значения, будет ли социалистическое государство построено демократическим или каким-либо иным путем. Даже демократическое социалистическое государство непременно представляло бы собой жестко организованную бюрократию, в которой каждый, за исключением высших властей, находился бы в подчиненном положении чиновника, обязанного неукоснительно выполнять директивы. При этом он мог бы, используя свою возможность как избирателя, даже принимать участие каким-либо способом в выработке этих директив центральной власти.

Социалистические государственные предприятия такого типа несопоставимы с государственными предприятиями, независимо от их размеров, которые, как мы видим, развиваются в последние десятилетия в Европе, особенно в Германии и в России. <Речь идет о России периода "новой экономической политики". -- Прим. науч. ред.> Все они процветают бок о бок с частной собственностью на средства производства. Они вступают в коммерческие сделки с предприятиями, которыми владеют и управляют капиталисты, и они получают от этих предприятий разнообразные стимулы, укрепляющие их деятельность. Государственным железным дорогам, например, их поставщики, производители локомотивов, вагонов, сигнальных сооружений и другого оборудования, предоставляют механизмы, которые уже успешно проявили себя где-нибудь на железных дорогах, находящихся в частной собственности. Таким образом, государственные предприятия получают стимул вводить инновации и не отстают от прогресса в технологии и в методах управления бизнесом, который совершается вокруг них.

Общеизвестно, что государственные и муниципальные предприятия в общем и целом потерпели провал: они дороги и неэффективны, их приходится субсидировать из налоговых фондов. Конечно, там, где общественное предприятие занимает монопольное положение, как, например, обычно бывает в случае муниципального транспортного оборудования, электрического освещения и электростанций, негативные последствия неэффективности не обязательно выражаются в видимом финансовом крахе. При определенных обстоятельствах эту ситуацию можно скрыть, используя монопольное положение, -- поднять цены на товары и услуги на такой высокий уровень, что сделать эти предприятия прибыльными, несмотря на неэкономичное управление. Более низкая производительность социалистического способа производства здесь просто проявляется иначе и не так легко распознается. По существу, однако, дело обстоит так же.

Но ни один эксперимент социалистического управления конкретными предприятиями не может дать нам каких-либо оснований для заключения о том, что было бы, если бы реализовался социалистический идеал общественной собственности на все средства производства. В социалистическом обществе будущего, в котором не останется никакого простора для свободной деятельности частных предприятий, работающих бок о бок с теми предприятиями, которыми владеет и управляет государство, центральному плановому органу будет не хватать того критерия, который дается всей экономике рынком и рыночными ценами. На рынке, куда поступают все товары и услуги, обменные соотношения (пропорции), выраженные в денежных ценах, охватывают все, что покупается и продается. В общественном порядке, основанном на частной собственности, появляется, таким образом, возможность прибегнуть к денежному расчету для сравнения результатов всех видов экономической деятельности. Общественная производительность каждой экономической операции может быть измерена посредством бухгалтерии и калькуляции затрат. Остается еще показать, что общественные предприятия не способны производить калькуляцию затрат тем же способом, что и частные предприятия. Тем не менее денежный расчет все же дает даже государственным и общественным предприятиям некоторую основу для выяснения успеха или неудачи их деятельности. В полностью социалистической экономической системе это было бы совершенно невозможно, так как в отсутствие частной собственности на средства производства не могло бы быть обмена товарами производственного назначения, не было бы рынка и, следовательно, рыночных цен, денежного расчета. Общее руководство чисто социалистического общества не будет, следовательно, иметь средства привести к общему знаменателю издержки производства всех разнородных товаров, которые оно планирует произвести.

Также нельзя достичь этого путем определения расходов в натуральном выражении для сравнения со сбережениями в натуральном выражении. Нельзя ничего рассчитать, если невозможно привести к общей мере часы труда различного качества, железо, уголь, стройматериалы каждого вида, машины и все остальные продукты, требуемые для деятельности и управления различными предприятиями. Расчет возможен только тогда, когда мы в состоянии привести все рассматриваемые товары и услуги к денежным единицам. Конечно, и денежная калькуляция имеет свои несовершенства и недостатки, но у нас нет ничего лучшего в качестве замены. Действенность денежной системы достаточна для практических целей жизни. Если бы мы отказались от денежной оценки, никакое экономическое вычисление стало бы абсолютно невозможным.

Это и есть то решающее возражение, которое экономическая наука выдвигает против возможности социалистического общества. Такое общество должно было бы отказаться от узкой сферы особого рода интеллектуального труда, которая представляет собой не что иное, как сотрудничество всех предпринимателей, землевладельцев и рабочих -- производителей и потребителей -- при формировании рыночных цен. Но без этого рациональность, т.е. возможность, экономического расчета немыслима.

5. Интервенционизм

Социалистический идеал сейчас все больше и больше начинает терять своих сторонников. Глубинные экономические и социологические исследования проблем социализма, которые показали его неосуществимость, не остались без последствий, и неудачи, которыми везде окончились социалистические эксперименты, привели в замешательство даже его наиболее вдохновенных приверженцев.

Постепенно люди снова начинают понимать, что общество не может обойтись без частной собственности. Тем не менее враждебная критика, которой подвергалась система частной собственности на средства производства в течение последних десятилетий, оставила столь сильное предубеждение против капиталистической системы, что, несмотря на то что люди знают о несоответствии социализма требованиям жизни и о его неосуществимости, они не могут решиться открыто признать необходимость возврата к либеральным взглядам на собственность. Признается, конечно, что социализм, т.е. общественная собственность на средства производства неосуществим вообще или, по крайней мере, на данный момент. Но, с другой стороны, утверждается, что ничем не сдерживаемая частная собственность на средства производства также есть зло.

Таким образом, люди хотят создать третий путь, форму общества, стоящую посредине между частной собственностью на средства производства, с одной стороны, и общественной собственностью на средства производства -- с другой. Частной собственности будет позволено существовать, но способы, которыми средства производства станут использоваться предпринимателями, капиталистами и землевладельцами, будут регулироваться, управляться и контролироваться постановлениями властей. Таким путем формируется концептуальный образ регулируемого рынка, капитализма, ограниченного указами властей, и частной собственности, лишенной своих якобы вредных неотъемлемых качеств посредством государственного вмешательства.

Лучше всего смысл и природа этой системы видны из некоторых примеров последствий государственного вмешательства. Наиболее решающие акты такого рода, с которыми нам приходится иметь дело, нацелены на установление цен на товары и услуги на уровне, отличном от того, который был бы определен свободным рынком.

В том случае, когда цены формируются на свободном рынке или сформировались бы в отсутствие вмешательства со стороны властей, издержки производства компенсируются выручкой от продаж. Если правительством устанавливается более низкая цена, то выручка не компенсирует затрат. До тех пор пока хранение товаров, на которые распространяется это, не вызовет стремительного понижения их цен, торговцы и производители будут изымать их с рынка в надежде на более благоприятные времена. Возможно, в ожидании того, когда указание правительства будет отменено. Если власти не хотят, чтобы данные товары совсем исчезли с рынка в результате их вмешательства, то они не могут ограничиться установлением цены. Они должны в то же время потребовать, чтобы все имеющиеся запасы продавались бы по предписанной цене.

Но даже и этого недостаточно. При цене, определенной свободным рынком, предложение и спрос совпали бы. Теперь же, когда правительственным указом цена зафиксирована на более низком уровне, спрос увеличился, тогда как предложение осталось неизменным. Имеющихся запасов недостаточно, для того чтобы полностью удовлетворить всех, кто готов платить установленную цену. Часть спроса останется неудовлетворенной. Механизм рынка, который в других случаях стремится уравновесить предложение и спрос с помощью колебаний цен, более не действует. Теперь покупатели, которые были готовы платить цену, установленную властями, должны покинуть рынок с пустыми руками. Те, кто был в очереди раньше или кто имел положение, позволяющее использовать личные связи с продавцами, уже разобрали весь запас. Другие вынуждены уходить, не получив ничего. Если правительство хочет избежать такого рода последствий своего вмешательства, идущих вразрез с его намерениями, то оно должно добавить к контролю за ценами и принудительной продаже еще и рационирование. Таким образом правительственное регулирование должно определять, сколько товара может предоставляться каждому конкретному претеденту по установленной цене.

Но раз имевшиеся в момент правительственного вмешательства запасы уже истощились, возникает несравнимо более трудная проблема. Раз товары следует продавать по цене, назначенной правительством, то производство более не является прибыльным. Следовательно оно будет сокращено или вообще остановлено. Если правительство по каким-то причинам хочет, чтобы производство все же продолжалось, оно должно принудить изготовителей продолжать производство. С этой целью ему придется также зафиксировать цены на сырье и материалы, а также ставки заработной платы. Издаваемые для этого указы, однако, не могут ограничиваться только одной или несколькими отраслями производства, которые власти хотят регулировать, потому что считают их продукты особенно важными. Регулирование должно охватить тогда уже все отрасли производства. Власти теперь должны регулировать цены всех товаров и ставки всех видов заработной платы. Короче говоря, правительство должно распространять свой контроль на деятельность всех предпринимателей, капиталистов, землевладельцев и рабочих. Капитал и труд хлынут в некоторые, еще свободные, отрасли производства, и правительству не удастся достичь своим первым актом вмешательства намеченной цели. Целью властей является рост производства именно в той отрасли промышленности, которую по причине важности ее продукции они выделили особо. И в полную противоположность их замыслу именно вследствие их вмешательства эта отрасль производства приходит в упадок.

Следовательно, совершенно очевидно, что попытка правительства вмешиваться в действие экономической системы, основанной на частной собственности на средства производства, не достигает задуманных целей. Она является, с точки зрения властей, не только бесполезной, но и явно противоречащей их цели, поскольку в огромной степени увеличивает то самое "зло", против которого была направлена. Перед тем как был введен контроль за ценой, товар был, по мнению правительства, слишком дорогим; теперь он совсем исчезает с рынка. Это, однако, не есть задуманный правительством результат: оно же хотело сделать товар дешевле и доступней. Новая ситуация - отсутствие товара, -- с этой точки зрения, должна представляться намного большим злом. В этом смысле можно говорить, что вмешательство государства бесполезно и идет вразрез с той целью, которой оно было призвано служить, а система экономической политики, которая пытается действовать с помощью таких актов вмешательства, неосуществима и немыслима, так как она противоречит экономической логике.

Если правительство не восстановит правильный ход вещей, отказавшись от своего вмешательства, т.е. отменив контроль над ценами, тогда за первым шагом должны последовать и другие. К запрету назначения цены, выше установленной, оно должно добавить не только меры, обязывающие продавать запасы в порядке принудительного рационирования, но и пределы цен на сложные товары, контроль за заработной платой, а в конечном счете -- принудительный труд для предпринимателей и рабочих. Эти меры не могут ограничиваться одной или несколькими отраслями производства, они должны охватывать все хозяйство. Другого выбора просто не существует: либо воздержаться от вмешательства в свободную игру рынка, либо передать все управление производством и распределением правительству. Либо капитализм, либо социализм -- третьего пути нет.

Механизм описанной цепи событий хорошо известен всем, кто был свидетелем попыток правительств во время войны и в периоды инфляции зафиксировать цены с помощью указов. Все сегодня знают, что правительственный контроль над ценами не имел никаких других результатов, кроме исчезновения с рынка тех товаров, на которые он распространялся. Везде, где правительство фиксирует цены, результат всегда один и тот же. Когда, к примеру, правительство устанавливает потолок для квартирной платы, немедленно возникает дефицит жилья. В Австрии социал-демократическая партия практически уничтожила квартирную плату. Следствием этого является нехватка жилья для многих тысяч людей, например, в Вене, несмотря на то что ее население значительно сократилось с начала мировой войны, а муниципалитет успел построить несколько тысяч новых домов.

Рассмотрим еще один пример: установление минимальных ставок заработной платы.

Когда в отношения между работодателем и служащим не вторгаются законодательные постановления или насильственные меры со стороны профсоюзов, заработная плата, выплачиваемая работодателем за каждый вид труда, в точности равна приросту стоимости, которую этот труд добавляет в процессе производства. Заработная плата не может подняться выше этого, поскольку тогда наниматель не мог бы получать прибыль и, следовательно, был бы вынужден остановить неприбыльную часть производства. Но зарплата и не может упасть, снизиться, потому что тогда рабочие перешли бы в другие отрасли производства, где их вознаграждение было бы выше, так что наниматель был бы вынужден прекратить производство по причине нехватки труда.

В экономике существует, следовательно, такой уровень заработной платы, при котором все рабочие находят применение и каждый предприниматель, желающий вести дело прибыльно при этой заработной плате, всегда находит рабочих. Эту ставку заработной платы экономисты обычно называют "равновесной", или "естественной", заработной платой. Она растет, если при прочих равных уменьшается количество рабочих; она сокращается, если при прочих равных доступное количество капитала, которое требуется применить в производстве, также уменьшается. При этом можно заметить, что говорить просто о "заработной плате" и о "труде" не совсем точно. Трудовые услуги сильно различаются по качеству и количеству, различается и плата за труд.

Если бы экономика никогда не отклонялась от статичного состояния, то на рынке труда, свободном от вмешательства правительства или давления профсоюзов, не было бы безработных. Но статичное состояние общества -- это просто воображаемая конструкция экономической теории, интеллектуальный прием, без которого не может обойтись мышление и который дает нам возможность сформировать сравнительно ясное понимание действительно происходящих в экономике процессов. Жизнь -- к счастью, спешим добавить мы -- динамична. В экономике никогда не бывает остановки, происходят постоянные изменения, движения, инновации, непрерывное возникновение нового. Соответственно всегда существуют отрасли производства, которые находятся в состоянии упадка и сокращения, потому что спрос на их продукты упал и отрасли -- в стадии зарождения и расширения. Если вспомнить только о последних нескольких десятилетиях, то мы сразу перечислим огромное количество новых отраслей: например, автомобильная промышленность, авиастроение, киноиндустрия, вискозное производство, консервная промышленность, радиовещание. Эти отрасли сегодня дают занятие миллионам рабочих. Некоторая часть рабочих пришла из закрывшихся отраслей производства, но еще больше рабочих пришло из тех отраслей, которые в результате технологических усовершенствований способны теперь обходиться меньшим количеством рабочих. И лишь небольшая часть появилась вследствие роста населения.

Порой изменения отношений между отраслями производства протекают так медленно, что ни одному рабочему не приходится переходить на новый вид работы, и только молодые, лишь начинающие зарабатывать себе на жизнь люди найдут себе применение в основном в новых или расширяющихся отраслях. Обычно, однако, в капиталистической системе, с ее быстрыми успехами в улучшении благосостояния, прогресс совершается настолько быстро, что заставляет людей приспосабливаться к нему. Когда двести или более лет назад юноша обучался ремеслу, он мог рассчитывать на то, что в течение всей жизни он будет работать так, как он научился: он не боялся пострадать от своего консерватизма. Сегодня все иначе. Рабочий тоже должен приспосабливаться к изменяющимся условиям, пополнять свои знания или учиться новому. Ему приходится оставлять производство и профессию, которая более не требуют такого же числа рабочих, как раньше, и вступать в дело, которое только что возникло или в котором теперь требуется больше рабочих, чем прежде. Но даже если он останется на старом месте работы, ему придется изучать новые приемы, когда этого потребуют обстоятельства.

Все это воздействует на рабочего через изменения ставок заработной платы. Если в конкретной отрасли бизнеса возникнет относительный избыток рабочих, то часть рабочих увольняют, и тем, кого уволили, уже трудно найти новую работу в той же отрасли бизнеса. Давление на рынок труда, оказываемое уволенными рабочими, понижает заработную плату в конкретной отрасли. Это, в свою очередь, побуждает рабочего искать работу в тех отраслях, которые хотят привлечь новых рабочих и, следовательно, готовы платить более высокую заработную плату.

Совершенно ясно, что нужно делать, чтобы удовлетворить желание рабочих получить занятие и одновременно высокую заработную плату. Заработную плату в целом невозможно установить выше уровня, на котором она была бы на рынке, свободном от правительственного вмешательства и иного институционального давления, без того, чтобы создать нежелательные для рабочих побочные эффекты. Зарплату можно повысить в одной отрасли или даже в одной стране, если переход рабочих из других отраслей или иммиграция из других стран запрещены. Такого рода повышения зарплаты совершаются за счет тех рабочих, вход которым прегражден. Их заработная плата теперь ниже, чем она была бы, если бы не было препятствий свободе передвижения. Рост зарплаты одной группы людей, таким образом, достигается за счет остальных. Политика затруднения свободного передвижения труда может быть выгодна только рабочим в странах и отраслях, которые переживают относительный дефицит рабочей силы. В отрасли или стране, где дело обстоит иначе, существует только одна причина повышения заработной платы: рост общей производительности труда, либо за счет увеличения доступного капитала, либо путем совершенствования технологических процессов производства.

Если, однако, правительство законодательно установит минимальную заработную плату выше уровня "равновесной" или "естественной" заработной платы, то работодатели вскоре обнаружат, что они более не в состоянии успешно руководить рядом предприятий, которые были прибыльными, когда заработная плата находилась на более низком уровне. Они будут вынуждены сокращать производство и увольнять рабочих. Следовательно, результатом искусственного роста заработной платы, т.е. такого, который навязывается рынку извне, является расширение безработицы.

Теперь, конечно, больше не делается попыток широкомасштабного законодательного установления минимальных ставок заработной платы. Но власть профсоюзов дает им возможность вмешиваться в этот процесс даже в отсутствие соответствующего законодательства. Когда рабочие создают союзы для того, чтобы торговаться с работодателями, то это само по себе необязательно вызывает нарушения в деятельности рынка. Даже тот факт, что они с успехом присваивают себе право прерывать без уведомления контракты, в которые сами надлежащим образом вступили, и объявлять забастовку, сам по себе для рынка труда не опасен. Новую ситуацию на рынке труда создает элемент принуждения, проявляющийся в забастовках и в принудительном членстве в профсоюзе. Эта ситуация характерна сегодня для большинства промышленных стран Европы. Объединенные в профсоюз рабочие отказывают в доступе к приему на работу тем, кто не является членом их союза, и прибегают к открытому насилию во время забастовок, препятствуя другим рабочим занять место бастующих. Поэтому требования по поводу заработной платы имеют в точности ту же самую силу, что и указы правительства, устанавливающие минимальные ставки заработной платы. Наниматель должен, если он не хочет вообще закрыть свое предприятие, уступить требованиям профсоюза. Он вынужден платить столь высокую заработную плату, что ему приходится сокращать объем производства: то, что производится с большими издержками, не может найти такого же рынка сбыта, как то, что стоит дешевле. Таким образом, более высокая заработная плата, вытребованная профсоюзами, становится причиной безработицы.

Безработица, вызываемая этой причиной, коренным образом отличается по степени и продолжительности от той, которая возникает из-за постоянно происходящих перемен в виде и качестве труда, требуемого на рынке. Если бы источником безработицы был только постоянный прогресс промышленности, она не приобретала бы ни значительных масштабов, ни продолжительного характера. Рабочие, которые не могут более найти себе применения в одной отрасли производства, скоро устраиваются в других, которые расширяются или только зарождаются. Когда рабочие имеют свободу передвижения, и переход из одной отрасли в другую не затруднен юридическими и другими препятствиями, то приспособление к новым условиям происходит без особых трудностей и довольно быстро. Кроме того, организация бирж труда способствует дальнейшему сокращению масштабов этого вида безработицы.

Но безработица, вызванная вмешательством в функционирование рынка факторов принуждения, -- это не мимолетное, непрерывно возникающее и исчезающее явление. Она неискоренима до тех пор, пока продолжает действовать причина, вызвавшая ее существование, т.е. пока закон или давление профсоюзов препятствуют снижению заработной платы, вызванному давлением со стороны безработных до того уровня, которого она достигла бы в отсутствие вмешательства правительства или профсоюзов, а именно уровня, при котором все те, кто хотят работать, в конечном счете найдут работу.

Поддержка безработнх со стороны правительства или профсоюзов только усугубляет зло. В случае с безработицей, возникающей в силу динамических изменений в экономике, пособия по безработице приводят только к тому, что отсрочивается приспособление рабочих к новым условиям. Безработный рабочий получающий пособие, не считает необходимым искать нового занятия, если он больше не может найти места в своем деле; по крайней мере, пройдет больше времени, прежде чем он решит перейти на новую профессию или переехать в новую местность, или прежде чем он снизит требования к ставке заработной платы до уровня той, за которую он может найти работу. Если пособия по безработице установлены не слишком низкими, можно уверенно сказать, что пока они предоставляются, безработица не может исчезнуть.

Но если безработица создается искусственным повышением уровня заработной платы вследствие прямого вмешательства правительства или его терпимости по отношению к принудительным действиям со стороны профсоюзов, то единственный вопрос заключается в том, кто должен нести дополнительные издержки -- наниматели или рабочие? Государство, правительство, общество никогда не принимают этого бремени на себя -- они возлагают его на нанимателя или на рабочего, или и на того, и на другого. Если бремя падает на рабочих, то они лишаются полностью или частично плодов такого искусственного повышения заработной платы. Они могут быть вынуждены нести даже большие затраты, чем получили выгод от искусственного увеличения заработной платы. Наниматель может в некоторой степени также нести бремя пособий по безработице, если ему придется платить налог, пропорциональный совокупной сумме выплачиваемой заработной платы. В этом случае страхование по безработице, увеличивая издержки на труд, имеет тот же эффект, что и дальнейшее увеличение заработной платы выше равновесного уровня: прибыльность труда уменьшается и количество рабочих, чей труд все еще может использоваться прибыльно, соответственно сокращается. Таким образом, безработица расширяется еще больше -- как раскручивающаяся спираль. Нанимателей можно также заставить нести затраты на пособия по безработице с помощью налога на прибыль или капитал, без учета численности занятых рабочих. Но эта мера имеет тенденцию еще больше увеличивать безработицу. Потому что когда капитал истощается налогами или формирование нового капитала, по крайней мере, замедляется, то и условия применения труда становятся ceteris paribus [при прочих равных -- лат.] менее благоприятными. <Даже если бы заработную плату повысили искусственно (с помощью вмешательства со стороны правительства или принуждения со стороны профсоюзов) одновременно во всем мире и во всех отраслях производства, результатом было бы простое увеличение потребленного капитала и в конечном итоге как следствие последнего, еще большее сокращение доли зарплаты. Я детально рассматривал этот вопрос в работах, указанных в списке литературы, в конце книги.>

Очевидно, что бесполезно пытаться устранить безработицу путем организации программ общественных работ специально для этой цели. Необходимые ресурсы для таких проектов должны быть изъяты путем налогов или займов из той сферы применения, которую они могли бы найти в ином случае. Безработица в одной отрасли может быть уменьшена подобным путем только в той мере, в которой она увеличивается в другой.

С какой бы стороны мы ни рассматривали интервенционизм, становится очевидно, что эта система ведет к результатам, которые противоречат намерениям ее инициаторов и сторонников, и даже с их точки зрения оборачивается бессмысленной, самоубийственной и нелепой политикой.

6. Капитализм единственно возможная система общественной организации

Изучение различных мыслимых способов организации общества на основе разделения труда неизбежно приводит к одному и тому же результату: существует только выбор между общественной и частной собственностью на средства производства. Все промежуточные формы социальной организации бесполезны и на практике должны оказаться саморазрушающимися. Если признать, что социализм тоже неработоспособен, то нельзя избежать вывода, что капитализм является единственно возможной системой социальной организации, основанной на разделении труда. Этот результат теоретического исследования не явится сюрпризом для историка или философа истории. Если капитализму удалось удержаться, несмотря на враждебность со стороны правительств и масс населения, если ему не пришлось уступить дорогу другим формам общественного сотрудничества, которым в гораздо большей степени достались симпатии теоретиков и практичных деловых людей, то это надо отнести только на счет того, что никакая другая система общественной организации неосуществима.

Также нет нужды объяснять, почему невозможно вернуться к формам общественной и экономической организации, характерным для средневековья. На всей территории, населенной современными народами Европы, средневековая экономическая система была способна поддерживать лишь часть того количества людей, которое сейчас проживает в этом регионе, и она давала каждому человеку намного меньше материальных благ, чем дает людям сегодня капиталистическая система производства. О возврате к средневековью не может быть и речи, если вы не готовы сократить население до десятой или двенадцатой доли нынешней его численности и, более того, обязать каждого человека довольствоваться такой малостью, которая выходит за пределы воображения современного человека.

Все писатели, которые считают возврат к средневековью или, как они говорят, к "новому" средневековью, единственно достойным социальным идеалом, упрекают капиталистическую эпоху более всего за ее материалистическую позицию и менталитет. При этом они сами оказываются гораздо большими приверженцами материалистических взглядов, чем полагают. Разве это не грубейший материализм думать, как многие из этих авторов, что после возврата к формам политической и экономической организации, характерным для средних веков, общество по-прежнему смогло бы сохранить все созданные капитализмом технологические новшества и таким образом удержать тот высокий уровень производительности человеческого труда, которого оно добилось в капиталистическую эпоху. Производительность капиталистического способа производства является продуктом капиталистического менталитета и капиталистического подхода к человеку и к удовлетворению его нужд. Она является результатом современной технологии только в той степени, в какой развитие технологии необходимо следует из капиталистического менталитета. Едва ли есть что-нибудь столь же абсурдное, как фундаментальный принцип материалистического понимания истории Маркса: "Ручная мельница создала феодальное общество; паровая мельница -- капиталистическое общество". Потребовалось именно капиталистическое общество, чтобы создать необходимые условия для развития и приведения в действие первоначального замысла паровой мельницы. Именно капитализм создал технологию, а не наоборот. Не менее абсурдным является и представление о том, что технологический и материальный потенциалы нашей экономики могли сохраниться, если бы были разрушены интеллектуальные основания, на которых они строятся. Экономическая деятельность не могла бы вестись рационально, если бы господствующий менталитет вернулся к традиционализму и вере во власть. Предприниматель -- так сказать, каталитический фактор капиталистической экономики, а соответственно и современной технологии -- немыслим в той среде, где все погружены исключительно в созерцательную жизнь.

Если считать неосуществимой любую систему, кроме той, которая основана на частной собственности на средства производства, то частную собственность следует поддерживать как основу социальной кооперации и ассоциации и с каждой попыткой ее уничтожить надо решительно бороться. Именно по этой причине либерализм защищает институт частной собственности от любой попытки уничтожения. Следовательно, когда люди называют либералов апологетами частной собственности, они совершенно правы, поскольку греческое слово, от которого произошло "апологет", означает именно "защитник". Конечно, лучше было бы избежать использования иностранного слова и довольствоваться английским. Но сложилось так, что для многих людей слова "апология" и "апологет" означают, что защищается что-то неправильное.

Гораздо важнее, однако, не отвергать любое уничижительное предположение, которое может заключаться в употреблении этих слов, а обратить внимание на то, что институт частной собственности не требует защиты, оправдания, поддержки или объяснения. Продолжение существования общества зависит от частной собственности, и, поскольку люди нуждаются в обществе, они должны крепко держаться за институт частной собственности, чтобы не навредить как своим собственным интересам, так и интересам всех остальных. Ибо общество может продолжать существовать только на основе частной собственности. Тот, кто ее защищает, защищает сохранение социальных уз, которые объединяют человечество, сохранение культуры и цивилизации. Он является апологетом и защитником общества, культуры и цивилизации, и, поскольку он стремится к таким результатам, он должен также желать и защищать единственное средство, которое обеспечивает их существование, а именно частную собственность.

Выступать за частную собственность на средства производства вовсе не значит утверждать, что капиталистическая общественная система, основанная на частной собственности, совершенна. Земного совершенства не бывает. Даже в капиталистической системе отдельные, многие или даже все вещи могут не совсем соответствовать вкусу конкретного человека. Но это единственно возможная социальная система. Можно взяться за модифицирование ее черт, но делать это до тех пор, пока не затрагивается существо и основа всего общественного порядка, а именно частная собственность. В общем и целом мы должны смириться с этой системой просто потому, что не может быть никакой другой.

В Природе также может существовать много такого, что нам не нравится. Но нам не дано изменить сущностный характер природных явлений. Если, например, кто-то думает -- а есть и такие, кто утверждал, -- будто тот способ, которым человек проглатывает, переваривает и усваивает пищу, -- отвратителен, -- спорить с ним по этому поводу невозможно. Единственное, что можно сказать ему: бывает только или так, или голод. Третьего пути нет. То же самое верно и в отношении собственности. "Или-или": или частная собственность на средства производства, или голод и нищета для всех.

Противники либерализма имеют обыкновение называть либеральную экономическую доктрину "оптимистической". Они употребляют этот эпитет либо в качестве упрека или ироничной характеристики либерального образа мышления.

Если под словом "оптимистическое" в отношении либерального учения имеется в виду, что либерализм считает капиталистический мир лучшим из всех миров, то это просто чепуха. Для идеологии, построенной как идеология либерализма, т.е. всецело на научной основе, такие вопросы, как "плоха или хороша система капитализма, возможна ли лучшая, и должна ли она быть отвергнута на основе определенных философских или метафизических позиций?" -- совершенно неуместны. Либерализм выводится из строгих наук -- экономики и социологии, которые не делают ценностных суждений и ничего не говорят о том, что должно быть, или о том, что хорошо и что плохо, но, напротив, всего лишь выясняют, с чем приходится иметь дело и как оно возникает. Когда эти науки показывают нам, что из всех мыслимых альтернативных путей организации общества может быть реализован лишь один, а именно система, основанная на частной собственности на средства производства, потому что все остальные мыслимые системы общественной организации неосуществимы, то в этом нет ничего такого, что могло бы оправдать эпитет "оптимистический". "Капитализм осуществим", -- этот вывод не имеет ничего общего с оптимизмом.

Безусловно, противники либерализма считают, что капитализм -- очень плохое общество. В той мере, в какой это утверждение содержит ценностное суждение, оно, естественно, не подлежит никакому обсуждению, претендующему на что-либо большее, чем крайне субъективное и, следовательно, ненаучное мнение. В той мере, однако, в какой это утверждение основывается на неправильном понимании происходящего в рамках капиталистической системы, экономика и социология могут это утверждение исправить. Но это также не оптимизм. Выявление многочисленных недостатков капиталистической системы не имело бы ни малейшего значения для вопросов социальной политики до тех пор, пока не было бы доказано, что другая общественная система не только лучше, но -- самое главное -- что она вообще возможна. Но этого сделано не было. Науке удалось показать, что каждая система общественной организации, которую можно себе представить в качестве замены капиталистической, внутренне противоречива и бесплодна, так что она не принесла бы результатов, задуманных ее сторонниками. Сколь неоправданно говорить в этой связи об "оптимизме" и "пессимизме" и насколько употребление эпитета "оптимистический" в отношении либерализма имеет целью окружить его неблагоприятной аурой, привнеся ненаучные, эмоциональные соображения, лучше всего показывает тот факт, что можно с таким же успехом называть "оптимистами" тех, кто убежден, будто возможно построение социалистического или интервенционистского государства всеобщего благосостояния. Большинство авторов, занимающихся экономическими вопросами, не упускают случая осыпать капиталистическую систему бессмысленными и ребяческими оскорблениями и вознести восторженные похвалы социализму, интервенционизму или даже аграрному социализму и синдикализму, как превосходным институтам. С другой стороны, встречались и такие, кто, хотя и в более умеренных выражениях, пели дифирамбы капиталистической системе. Если угодно, то как раз этих авторов можно назвать "оптимистами". А если так, то в тысячу раз более оправданно было бы назвать антилиберальных авторов "гипероптимистами" социализма, интервенционизма, аграрного социализма и синдикализма. Но тот факт, что этого не происходит -- и только либеральных авторов, таких, как Бастиа, называют "оптимистами", -- ясно показывает, что в этих случаях мы имеем дело не с попыткой истинно научной классификации, а с карикатурой.

Повторяем, либерализм утверждает вовсе не то, что капитализм хорош, если оценивать его с какой-либо определенной позиции. Он просто говорит, что для достижения тех результатов, к которым стремятся люди, подходит лишь капиталистическая система, и каждая попытка сделать явью социалистическое, интервенционистское, аграрно-социалистическое или синдикалистское общество, неизбежно окончится неудачей. Нервные люди, которые не могут выносить этой правды, назвали экономику мрачной наукой. Но экономика и социология не стали мрачнее других наук оттого, что они показывают нам реальный мир -- например, механики, утверждающей недостижимость вечного двигателя, или биологии, говорящей о смертности всех живых существ.

7. Картели, монополии и либерализм

Противники либерализма утверждают, что в современном мире более не существует необходимых предпосылок для принятия либеральной программы. Либерализм был еще реален во времена, когда в каждой отрасли напряженно конкурировали друг с другом много фирм среднего размера. В наше время, когда тресты, картели и другие монополистические предприятия имеют полный контроль над рынком, либерализм столь же хорош, сколь и неприемлем -- ни в каком варианте. И уничтожили его не политики, но тенденция, присущая неумолимой эволюции системы свободного предпринимательства.

Разделение труда придает каждой производственной единице в экономике особую функцию. Этот процесс никогда не останавливается, пока продолжается экономическое развитие. Мы давно прошли тот этап, когда одна фабрика производила все виды машин. Сегодня машиностроительное предприятие, которое не ограничивает себя производством определенного вида машин, уже не способно выдерживать конкуренцию. С развитием специализации сфера, обслуживаемая отдельным производителем, должна продолжать расширяться. Рынок, снабжаемый текстильной фабрикой, которая производит лишь несколько видов тканей, должен быть больше, чем рынок, обслуживаемый ремесленником, который ткет все виды тканей. Несомненно, эта прогрессивная специ ализация производства развиваться в каждом виде предприятий, имеющих в качестве рынка целый мир. Если этому развитию не противостоит протекционизм или другие антикапиталистические меры, то в результате в каждой отрасли производства будет существовать относительно небольшое число фирм или даже единственная фирма, стремящаяся производить с высочайшей степенью специализации и снабжать весь мир.

Сегодня, конечно, мы очень далеки до такого состояния дел, поскольку политика всех правительств нацелена на отрезание от целостного мира маленьких областей, в которых под покровительством тарифов и других мер, призванных достичь того же результата, искусственно сохраняются или даже создаются предприятия, которые не смогли бы выдерживать конкуренцию на свободном мировом рынке. Независимо от соображений торговой политики, меры такого рода, направленные против концентрации бизнеса, защищаются с тех позиций защиты потребителей от эксплуатации со стороны монополитических объединений производителей.

Для того чтобы оценить верность этого довода, мы предположим, что разделение труда во всем мире уже продвинулось столь далеко, что производство каждого предмета сконцентрировано в единственной фирме, так что потребитель всегда сталкивается с единственным продавцом. При этих условиях, согласно неправильно формулируемой экономической доктрине, производители будут в состоянии поддерживать цены на сколь угодно высоком уровне, получать непомерные прибыли и тем самым значительно ухудшать жизненный уровень потребителей. Нетрудно увидеть, что эта идея совершенно ошибочна. Монопольные цены, если их установление предотвращается благодаря определенным актам вмешательства со стороны правительства, могут удерживаться долго только на основе правительственного контроля над минеральными и другими естественными ресурсами. Отдельная монополия в производстве, приносящем прибыль выше той, которую получают где-либо еще, будет стимулировать образование конкурирующих фирм, чье соперничество разрушит монополию и восстановит цены и прибыль на общем уровне.

Монополии в производящих отраслях не могут, однако, стать обычным явлением, поскольку при каждом данном уровне благосостояния в экономике общее количество инвестированного капитала и имеющихся трудовых ресурсов, занятых в производстве -- а соответственно и объем общественного продукта, -- являются величиной заданной. В каждой конкретной отрасли или в нескольких отраслях производства можно уменьшить количество используемого капитала и труда для того, чтобы увеличить цену единицы товара и суммарную прибыль монополиста или монополистов путем сокращения производства. Капитал и труд, высвобожденные таким образом, вольются затем в другую отрасль. Если, однако, все отрасли попытаются сократить производство, чтобы добиться более высоких цен, они тотчас высвободят труд и капитал, которые, будучи предложены по более низким ценам, дадут сильнейший стимул к созданию новых предприятий, которые вновь уничтожат монополистическое положение остальных. Идея всеобщего картеля или монополии в производственной отрасли является, следовательно, совершенно несостоятельной.

Настоящие монополии могут образовываться только в результате контроля над землей или минеральными ресурсами. Представление о том, что всю обрабатываемую на планете землю можно объединить в единую мировую монополию, не нуждается в дальнейшем обсуждении. Единственные монополии, которые мы будем здесь рассматривать, -- это монополии, возникшие вследствие контроля над полезными ископаемыми. Монополии такого рода в действительности уже существуют в отношении добычи нескольких не очень важных минералов; возможно, попытки монополизировать добычу и других минералов когда-нибудь окажутся успешными. Это означало бы, что владельцы рудников и карьеров извлекали бы повышенную земельную ренту, а потребители сократили бы потребление и занялись поиском заменителей подорожавших материалов. Всемирная нефтяная монополия привела бы к повышенному спросу на гидроэлектроэнергию, уголь и т.д. С точки зрения мировой экономики и sub specie aeternitatis <с точки зрения вечности (лат.) -- Прим. пер.>, это потребовало бы от нас большей бережливости в отношении ценного сырья, и, таким образом, будущим поколениям мы оставим больше, чем оставили бы в случае экономики, свободной от монополий.

Пугало монополии, которое всегда возникает в воображении, когда говорят о свободном развитии экономики, не должно вызывать тревоги. Всемирные монополии могли бы распространяться лишь на несколько предметов первичной переработки. Благоприятно их воздействие или нет, решить не так просто. Тому, кто, рассматривая экономические проблемы, не способен освободиться от чувства зависти, эти монополии кажутся вредными только потому, что они приносят владельцам повышенные прибыли. Тот, кто подходит к этому вопросу без предвзятости, обнаружит, что эти монополии ведут к более экономному использованию ограниченных минеральных ресурсов. Если же действительно завидовать прибыли монополиста, то можно без всякой опасности и не ожидая никаких вредных экономических последствий, передать ее в государственную казну путем налогообложения дохода от разработок полезных ископаемых.

В отличие от мировых монополий существуют национальные и международные монополии. Они представляют сегодня практическую важность именно потому, что не возникают ни из какой естественной тенденции развития экономической системы, когда она предоставлена самой себе, а являются продуктом антилиберальной экономической политики. Попытки обеспечить монопольное положение в отношении определенных товаров почти во всех случаях становятся возможными только потому, что внешнеторговые тарифы поделили мировой рынок на маленькие национальные рынки. Кроме монополий такого рода, заслуживают внимания лишь такие, которые могут образовываться владельцами определенных (естественных) ресурсов, например, высокая стоимость транспортировки защищает их на местном рынке от конкуренции со стороны производителей из других районов.

Говорить о "контроле" над рынком и о "ценовом диктате" со стороны монополиста при оценке последствий функционирования трестов, картелей и предприятий, поставляющих на рынок уникальный товар, -- значит, совершать фундаментальную ошибку. Монополист не осуществляет никакого контроля, он также не в состоянии диктовать и цены. Можно было бы говорить о контроле над рынком или о установлении монопольных цен в ситуации, когда рассматриваемый товар был бы в самом строгом и буквальном смысле жизненно необходимым потребителю и абсолютно незаменимым никаким иным подобным продуктом. Очевидно, что это неверно в отношении всех без исключения товаров. Нет такого товара, обладание которым было бы жизненно необходимо для тех, кто готов приобрести его на рынке.

Формирование монопольной цены отличается от формирования конкурентной цены тем, что при определенных, очень специальных условиях, у монополиста есть возможность получать большую прибыль от продажи меньшего количества товара по более высокой цене (которую мы называем монопольной), чем от продажи по той цене, которую определил бы рынок (конкурентная цена), если бы имела место конкуренция продавцов. Возникновение монопольной цены возможно лишь при особом условии: когда реакция потребителей на увеличение цены не вызывает такого резкого падения спроса, который помешал бы росту суммарной прибыли от продажи меньшего количества товара по повышенным ценам. Если действительно можно достичь монопольного положения на рынке и использовать его для того, чтобы продавать по монопольным ценам, то в данной отрасли промышленности прибыль будет выше среднего уровня.

Может быть и так, что, несмотря на более высокую прибыль, новые предприятия такого типа не возникают из-за опасения оказаться достаточно прибыльными после снижения монопольной цены до уровня конкурентной. Нужно, однако, принять в расчет возможность того, что смежные отрасли, которые в состоянии вторгнуться в производство картелированного товара с относительно небольшими издержками, могут оказаться конкурентами. В любом случае отрасли, производящие товары-заменители, тотчас же воспользуются благоприятными обстоятельствами для расширения своего собственного производства. Все эти факторы сужают возможности возникновение монополии в той отрасли промышленности, которая не основана на монопольном контроле над определенными видами сырья. Появление такого рода монополии становится возможным только благодаря определенным законодательным мерам, таким как патенты и подобные им привилегии, тарифное регулирование, налоговые льготы и система лицензирования. Несколько десятилетий назад было много разговоров о транспортной монополии. До какой степени эта монополия основывалась на системе лицензирования, остается неясным. Сегодня люди в общем перестали беспокоиться об этом. Автомобиль и самолет стали серьезными конкурентами железным дорогам. Но даже до их появления возможность использования водных путей уже положила определенный предел росту ставок, которые железные дороги могли позволить себе взимать на некоторых линиях.

Не только огромным преувеличением, но непониманием фактов можно назвать бытующее сейчас утверждение о том, что образование монополий уничтожило необходимую предпосылку для реализации либерального идеала капиталистического общества. Можно сколько угодно искажать (и выворачивать) проблему монополии, но мы всегда придем к тому факту, что монопольные цены возможны только там, где есть контроль над естественными ресурсами или где законодательные установления и их действие создают необходимые условия для образования монополий. При свободном развитии экономики, за исключением горной промышленности и связанных с ней отраслей производства, не существует тенденции к ограничению конкуренции. Никоим образом не оправдано возражение, обычно выдвигаемое против либерализма, что безвозвратно отошли в прошлое условия конкуренции, которые существовали во времена, когда классическая экономика и либеральные идеи лишь начинали развиваться. Чтобы восстановить эти условия, следует осуществить несколько либеральных требований, а именно: свободную торговлю внутри и между странами.

8. Бюрократизация

Существует еще один аспект, в связи с которым обычно говорят, что сегодня уже не выполняются необходимые условия для реализации либерального идеала общества. В больших предприятиях, которые стали необходимы благодаря прогрессу в разделении труда, все больше и больше растет количество занятых. Эти предприятия должны, следовательно, в ведении своего бизнеса становиться все более и более похожими на правительственную бюрократию, которую либералы также сделали объектом своей критики. День ото дня они становятся все более громоздкими и менее открытыми для инноваций. Отбор людей на руководящие должности совершается уже не на основании продемонстрированного ими профессионализма, а в соответствии с чисто формальными критериями, такими как данные об образовании или трудовом стаже, а зачастую просто в результате личной благосклонности. Таким образом, в конце концов исчезает характерная черта частного предприятия, отличающая его от предприятия общественного. Если в эпоху классического либерализма еще оправдано было выступать против государственной собственности на том основании, что она парализует всякую свободную инициативу и убивает радость труда, то сегодня это уже не так, поскольку на частных предприятиях дела ведутся с не меньшим бюрократизмом, педантизмом и формализмом, чем на тех, которые находятся в общественной собственности и управлении.

Для того чтобы можно было оценить правомерность этих возражений, надо сначала разобраться в том, что же в действительности следует понимать под бюрократией и бюрократическим ведением дела и чем она отличается от коммерческого предприятия и коммерческого ведения дела. Противостояние между коммерческим и бюрократическим образом мышления в интеллектуальном плане

---

От	KM
К	Сергей (29.08.2008 13:12:56)
Дата	29.08.2008 16:12:42

Любите Вы цитатами заваливать.

---

Добрый день!

> Людвиг фон Мизес
>ЛИБЕРАЛИЗМ В КЛАССИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ

Ну и что? А мы Вашего Мизеса нашим Селигменом:

http://economicus.ru/cgi-ise/gallery/frame_rightn.pl?type=in&links=./in/mises/lectures/mises_l1.txt&img=lectures_small.jpg&name=mises

С уважением, КМ
И не путайте подводную лодку с подледной водкой (с)

---

От	Сергей
К	KM (29.08.2008 16:12:42)
Дата	30.08.2008 09:45:41

Re: Любите Вы...

---

Кто то хочет разобраться, а кто то доказать свою правоту.

---

От	KM
К	Сергей (30.08.2008 09:45:41)
Дата	30.08.2008 18:45:00

Re: Любите Вы...

---

Добрый день!
>Кто то хочет разобраться, а кто то доказать свою правоту.

Именно, для желающих разобраться важно знать альтернативную точку зрения.

С уважением, КМ
И не путайте подводную лодку с подледной водкой (с)

---

От	Сергей
К	KM (30.08.2008 18:45:00)
Дата	30.08.2008 19:48:45

Re: Любите Вы...

---

>Добрый день!
>>Кто то хочет разобраться, а кто то доказать свою правоту.
>
>Именно, для желающих разобраться важно знать альтернативную точку зрения.

>С уважением, КМ
>И не путайте подводную лодку с подледной водкой (с)
Вера!

---

От	KM
К	Сергей (30.08.2008 19:48:45)
Дата	30.08.2008 22:20:59

Re: Любите Вы...

---

Добрый день!

>Вера!
Вера не предполагает альтернатив.

С уважением, КМ
И не путайте подводную лодку с подледной водкой (с)

---

От	Сергей
К	KM (30.08.2008 22:20:59)
Дата	31.08.2008 00:04:00

Re: Любите Вы...

---

>Добрый день!

>>Вера!
>Вера не предполагает альтернатив.

>С уважением, КМ
>И не путайте подводную лодку с подледной водкой (с)
И мозгов.

---

От	ЛАА
К	Сергей (27.08.2008 18:46:45)
Дата	29.08.2008 07:49:37

списки топиков и оффтопиков

---

> А почему бы не изменить регламент форума, коль некоторые темы находят отклик? Можно проголосовать, было бы интересно.

Вы можете представить список оффтопиков, которые можно было бы официально занести в топики?

---

От	Сергей
К	ЛАА (29.08.2008 07:49:37)
Дата	29.08.2008 09:17:47

Re: списки топиков...

---

>> А почему бы не изменить регламент форума, коль некоторые темы находят отклик? Можно проголосовать, было бы интересно.
>
>Вы можете представить список оффтопиков, которые можно было бы официально занести в топики?
обсуждение проблем и путей строительства государства и вооружённых сил, как части государства.

---

От	ЛАА
К	Сергей (29.08.2008 09:17:47)
Дата	29.08.2008 12:27:07

Re: списки топиков...

---

> обсуждение проблем и путей строительства государства и вооружённых сил, как части государства.

А разве эти топики испытывают репрессивные меры со стороны администрации? Разве что когда градус спора превышает точку кипения...

Согласен с мнением KM в этой ветке. До тех пор, пока обсуждение ведется продуктивно, возможны любые разумные экскурсы в сторону.

---

От	info
К	Сергей (29.08.2008 09:17:47)
Дата	29.08.2008 10:23:58

списки топиков...

---

Мы же с вами четко понимаем,что политику делаем не мы с Вами....
От наших полемик ну ничего не изменится....

Мне жаль Канариса, человек пробыл под водой столько, сколько вместе многие участники этой полемики.... ну чего его клевать...
Ну слелал он ошибку в написании, так посмотрите как пишут некоторые участники форума.... это же особый шик, коверкать слова... :-)
Причем РПФ УПФ.... да он столько лет отдал этому флоту,честно и достойно....Имеет он свои взгляды на жизнь,ну и пусть имеет.... они,кстати,тоже ни на что не влияют....

---

От	harden
К	info (29.08.2008 10:23:58)
Дата	29.08.2008 10:44:07

Re: списки топиков...

---

>Мы же с вами четко понимаем,что политику делаем не мы с Вами....
>От наших полемик ну ничего не изменится....

>Мне жаль Канариса, человек пробыл под водой столько, сколько вместе многие участники этой полемики.... ну чего его клевать...
>Ну слелал он ошибку в написании, так посмотрите как пишут некоторые участники форума.... это же особый шик, коверкать слова... :-)
>Причем РПФ УПФ.... да он столько лет отдал этому флоту,честно и достойно....Имеет он свои взгляды на жизнь,ну и пусть имеет.... они,кстати,тоже ни на что не влияют....

>Мне жаль Канариса, человек пробыл под водой столько, сколько вместе многие участники этой полемики.... ну чего его клевать...
>Ну слелал он ошибку в написании, так посмотрите как пишут некоторые участники форума.... это же особый шик, коверкать слова... :-)
>Причем РПФ УПФ.... да он столько лет отдал этому флоту,честно и достойно....Имеет он свои взгляды на жизнь,ну и пусть имеет.... они,кстати,тоже ни на что не влияют....

И потом, что он такого сказал...
Отозвался в стихах от души, которые по теории, естественно не совершенны... О том, что все мы долгие годы были в прочных корпусах и от этого стали во многом не такими как все по своему внутреннему состоянию...

Я и сам по себе вижу, что от именно от ЭТОГО я... психованный, даже ограниченный... Как и все, кто там был...
Это наш Афганистан, наши окопы... Этого НИКТО не поймет, кто не был там, где так долго были мы... И ЭТО на нас оказало воздействие... Но это наша жизнь.

---

От	info
К	harden (29.08.2008 10:44:07)
Дата	29.08.2008 10:48:32

Re: списки топиков...

---

Я полностью с Вами согласен.... Мне семья (окружающие) тоже многое прощают :-)

---

От	harden
К	info (29.08.2008 10:48:32)
Дата	29.08.2008 10:55:00

Меня может "понести" :-)...

---

>Я полностью с Вами согласен.... Мне семья (окружающие) тоже многое прощают :-)

В 90-ом году, когда я резко и сразу попал в гущу гражданской жизни... Я долго ходил как пришибленный... Что тут происходит? Что за люди, как это они могут так жить?
Чудом удалось ассимилироваться. Но ведь ДАЛЕКО не до конца и до сих пор...
Почему я здесь, на этом форуме? Потому, что забыть ТО ВСЕ невозможно...

---

От	harden
К	info (29.08.2008 10:23:58)
Дата	29.08.2008 10:27:23

Re: списки топиков...

---

>Мы же с вами четко понимаем,что политику делаем не мы с Вами....
>От наших полемик ну ничего не изменится....

>Мне жаль Канариса, человек пробыл под водой столько, сколько вместе многие участники этой полемики.... ну чего его клевать...
>Ну слелал он ошибку в написании, так посмотрите как пишут некоторые участники форума.... это же особый шик, коверкать слова... :-)
>Причем РПФ УПФ.... да он столько лет отдал этому флоту,честно и достойно....Имеет он свои взгляды на жизнь,ну и пусть имеет.... они,кстати,тоже ни на что не влияют....

Я бы тоже взял на поруки Канариса. :-) Я согласен с info...

---

От	info
К	Сергей (29.08.2008 09:17:47)
Дата	29.08.2008 10:18:45

списки топиков...

---

Вы зайдите на Балансер и почитайте правила там....Посмотрите на аватары участников... на их штрафы и пр наказания.....
Человек он потому и человек,что может вести нормальную дискуссию,без оскорблений и унижений....

---

От	Сергей
К	info (29.08.2008 10:18:45)
Дата	29.08.2008 10:26:41

Re: списки топиков...

---

>Вы зайдите на Балансер и почитайте правила там....Посмотрите на аватары участников... на их штрафы и пр наказания.....
>Человек он потому и человек,что может вести нормальную дискуссию,без оскорблений и унижений....
Я только за!

---

От	info
К	Сергей (29.08.2008 10:26:41)
Дата	29.08.2008 10:33:49

списки топиков...

---

На форуме упоминают,что это форум РПФ... форум подводников, ИМХО просто не место здесь, для обсуждения национальных вопросов...грузинско-осетинских ОПГ и пр вещи...

Давайте возьмем Канариса на поруки....ИМХО он получил больше всех,хотя виноват меньше всех. Я не обсуждаю действия Администратора, просто хочу попросить.

Заранее благодарен !

---

От	Nuc
К	Администрация (ЛАА) (20.08.2008 20:42:31)
Дата	20.08.2008 23:11:32

Ничо ты оброс... (-)

---

---

От	zas
К	Nuc (20.08.2008 23:11:32)
Дата	21.08.2008 12:13:24

Низзя обсуждать действия модератора! (+)

---

а так да, солидный мэйк ап. Что дальше? Тату, пирсинг, шрамирование?

---

От	ЛАА
К	zas (21.08.2008 12:13:24)
Дата	25.08.2008 07:08:33

условности интернета

---

Никто ж не заставляет вывешивать свои собственные актуальные фотографии, хотя встречаются порой радующие глаз добровольцы. Хм, кабы я навесил себе портрет Чебурашки, какой комментарий вызвали бы его/мои уши...

Фотографии столько же лет, что и Форуму. Нынче я брит, стрижен и в очках.

---

От	info
К	ЛАА (25.08.2008 07:08:33)
Дата	29.08.2008 10:37:45

Re: условности интернета

---

Уважаемый Администратор!

Может можно Канариса подвести под амнистию.....
Он же не Ходорковский.....

Заранее благодарен !

---

От	ЛАА
К	info (29.08.2008 10:37:45)
Дата	29.08.2008 13:09:56

Re: условности интернета

---

Подвести под амнистию несложно. Однако мне кажется, что его действия оцениваются несколько поверхностно. Административная тяжесть содеянного уважаемым Канарисом отнюдь не в точке его зрения, или в особенностях его речи. Данный участник в ответ на (не буду спорить, достаточно остро) высказанное мнение собеседника ответил личным выпадом в возмутительной форме.

Еще раз повторяю: я категорически против превращения форума в сообщество единомышленников путем изгнания всех иноверцев, иностранцев и инородцев. А это значит, что уважаемые участники должны быть готовы столкнуться с ЛЮБЫМ мнением, сколько угодно несовпадающим с их личными представлениями. И отреагировать на него не так, как будто уже началась 3-я мiровая война, а так, чтобы форум не терял своего смысла дискуссионного собрания трезвомыслящих людей. Которые, прежде чем с горячностью защищать свои высокие идеалы, сначала быть достойными их высоты стремятся. И лишь после решать, как поступить с посягателем: харкнуть ему в рожу или обновить список "Игнорировать собеседников" у себя в настройках. Полагаю, что если человек все же склоняется в сторону физиологической реакции, то и защищаемый им идеал - той же высоты.

Есть другие мнения?

С уважением.

---

От	M.Lukin
К	ЛАА (29.08.2008 13:09:56)
Дата	31.08.2008 22:35:28

+100

---

Ваши бы слова да Богу и модераторам кучи других сайтов в уши. :-))

С уважением, МЛ.

---

От	info
К	ЛАА (29.08.2008 13:09:56)
Дата	29.08.2008 13:25:31

условности интернета

---

Вы конечно правы,должен быть порядок и достойное поведение....
Но... нас уже целый комитет в защиту уважаемого подводника.....
Да простите Вы его,он больше не будет :-)

Ув

С Б

---

От	Cyclone
К	info (29.08.2008 10:37:45)
Дата	29.08.2008 12:11:25

Подпишусь под петицией (-)

---

---