В России нет политического механизма военной реформы. Поэтому споры о военном строительстве обречены стать бесплодными, а перемены в Вооруженных силах — лоскутными
Юрий Балуевский разочаровался в гражданском министре обороны. Анатолий Сердюков не доверяет генералам
Фото: ИТАР-ТАСС / Коллаж: Сергей Жегло
К
онфликт между министром обороны Анатолием Сердюковым и начальником Генерального штаба Юрием Балуевским вышел на публику около двух недель назад. Тогда газеты сообщили, что Балуевский написал рапорт об отставке, а поводом послужили его разногласия с министром насчет будущего Вооруженных сил. Вслед за этим было опубликовано несколько статей отставных военных, известных как ведущие эксперты по оборонной проблематике, с резкой критикой в адрес министра и его гражданской команды. Через несколько дней Министерство обороны опровергло информацию о рапорте Балуевского, сообщив, что тот «находится в плановом отпуске», в отставку не подавал и вообще в министерстве все спокойно.
Видимо, с Балуевским договорились, и как минимум до инаугурации Дмитрия Медведева в военном ведомстве все затихнет. Но это не означает, что сойдет на нет сам конфликт. Аппаратные трения среди чиновников дело обычное. Но когда звучит угроза добровольной отставки в знак протеста — это вряд ли только аппаратные трения. Насколько мы можем судить, речь действительно идет о серьезных разногласиях по поводу строительства Вооруженных сил на годы вперед.
Если суммировать все эмоциональные слова, сказанные в последние дни по поводу возможной отставки Балуевского и политики Сердюкова, есть две новости, хорошая и плохая. Хорошая — в армии, кажется, начали менять что-то по существу. Плохая — все эти перемены задумываются и реализуются очень небольшой группой не известных ни публике, ни армейскому сообществу лиц, мотивы которых не всегда понятны и прозрачны.
Старый спор
Конфликт между министром обороны и начальником Генерального штаба имеет давние корни. Кто бы ни занимал эти должности — Сергей Иванов и Анатолий Квашнин, Павел Грачев и Михаил Колесников, — искры вспыхивали постоянно. У Анатолия Сердюкова в этом смысле дела сначала шли хорошо: генералы были уверены, что гражданский министр, никогда не служивший в силовых структурах, не станет вмешиваться в их работу. Но поскольку функции и полномочия министерства и Генштаба разграничены нечетко, сердечное согласие длилось ровно столько, сколько Сердюков осваивался в новой должности.
Стоит заметить, что в отличие от Сергея Иванова, который, по заявлениям влиятельных отставных военных, «скользил по верхам», новый министр погрузился в дела ведомства очень серьезно. Он привел с собой большую, около тридцати человек, команду гражданских чиновников. Гражданскими, конечно, их называют условно, среди команды министра немало выходцев из КГБ — ФСБ, но генералов это все равно не устраивает. Леонид Ивашов, президент Академии геополитических проблем, а в прошлом глава управления международного военного сотрудничества Минобороны, где-то обмолвился, что это управление при Сердюкове курирует 27−летняя девушка. Не знаем, столько ли действительно лет помощнице Сердюкова, как и не беремся судить о степени ее компетентности в вопросах международного военного сотрудничества. Отметим только, что при таких условиях конфликт был неизбежен и, страшно сказать, даже нормален.
Долгое время конфликт развивался в форме более или менее осторожных публичных выпадов. Так, вскоре после назначения Виктора Зубкова на премьерский пост Анатолий Сердюков подал в отставку, объяснив это тем, что премьером стал его тесть. Отставку президент не принял. Но Юрий Балуевский, по-видимому решив, что кресло под министром качается, в одном из выступлений высказал свое мнение по поводу того, чем должен ограничиваться круг функций министра: «Чтобы солдат был накормлен, чтобы у него был новый танк». А чуть позже глава Генштаба заявил, что не одобряет планы перевода Главного штаба ВМФ из Москвы в Петербург. Такой перевод готовится по распоряжению Сердюкова. Министр не остается в долгу. Недавно Балуевского не включили в состав российской группы переговорщиков по противоракетной обороне. Вместо главы Генштаба в этой работе участвовал его первый заместитель Александр Бурутин.
Если бы дело ограничивалось традиционными аппаратными шпильками, конфликтом можно было бы пренебречь. Но министр и глава Генштаба не договорились и по некоторым сущностным вопросам.
Пока на публику вынесено только два из них. Можно предположить, что в действительности их больше. Первый — перевод на гражданскую службу части военнослужащих, занимающих в Минобороны должности, не связанные непосредственно с боевой подготовкой войск: тыловиков, военных медиков и военных журналистов. В марте главкам Минобороны была направлена директива министра, предписывающая проработать предложения о том, какие категории военнослужащих могут быть переведены на гражданские должности. Второй — продажа некоторых военных объектов в Москве, Питере, Калининграде, Владивостоке, Краснодаре и других городах. Недавно были выставлены на торги два военных городка в Москве — на Левобережной улице и на Рублевском шоссе. Стартовая цена установлена в 1,14 млрд и 2,6 млрд рублей соответственно, вырученные деньги обещано потратить на квартиры для военных очередников (см. статью «Военные части уйдут с молотка» , «Эксперт» № 11 от 17 марта 2008 года). В связи с этими планами также обсуждается перевод военных учебных заведений из центра Москвы на окраины или в Подмосковье. Упоминалась, например, Академия ракетных войск стратегического назначения, расположенная через улицу от Кремля, в здании Императорского Воспитательного дома.
Двойное дно
Споры по поводу снятия погон с части военнослужащих, продажи военных объектов и перевода за пределы Москвы военных вузов можно было бы свести, с одной стороны, к коррупции (операции с городской недвижимостью), а с другой — к социалке. Обращаясь к общественности, участники конфликта упирают именно на это. Сторонники Балуевского намекают, что гражданское окружение Сердюкова хочет погреть руки на распродаже военного имущества, и сочувствуют преподавателям военных учебных заведений, которые не смогут ездить на работу в Подмосковье. Кстати, к этому следует прислушаться. Так же Академия РВСН — механизм тонкий и чувствительный, развалишь коллектив — и потеряешь школу. Хотя и не вполне понятно, почему военный объект с вооруженными караулами должен находиться в центре города.
Избыточный с точки зрения мирного времени офицерский корпус нужен, чтобы укомплектовать формируемые в начале войны части
Фото: Photoxpress.Ru
А сам министр в интервью «Комсомольской правде» прямо говорит о генералах, которые «пытаются удержаться всеми способами, и поверьте, не из любви к Родине, а из-за страха потерять насиженные места, бизнес, в который давно превратилась их служба».
Но на самом деле проблема куда более глубокая. И неиспользуемые военные объекты, и избыточные офицерские должности (сейчас в нашей армии более 30% офицеров, то есть на одного офицера приходится три солдата) имеют непосредственное отношение к размерам и характеру мобилизационного ресурса на случай войны. А значит, и к тому, к какой войне мы готовимся и каким видим будущее своих Вооруженных сил.
Армия мирного времени — это минимально допустимый набор подразделений и служб, предназначенный для прикрытия развертывания основных сил. Она должна продержаться до тех пор, пока в тылу не укомплектуют дополнительные дивизии. Чтобы ускорить и упростить мобилизацию, в мирное время создаются запасы оружия, боеприпасов, продовольствия и прочего, что потребуется этим дивизиям для военных действий. А избыточный с точки зрения армии мирного времени офицерский корпус нужен, чтобы укомплектовать формируемые в начале войны части.
В мобилизационный ресурс могут входить и входят самые разнообразные вещи. Помимо складов оружия, боеприпасов, обмундирования, продовольствия это еще и радиочастоты, резервные командные пункты, пункты расквартирования и ремонтные базы, отдельные предприятия или цеха.
Особенность России в том, что после катастрофы 1941 года, когда Советский Союз в считаные месяцы потерял едва ли не все ресурсы, накопленные до войны для нужд мобилизации, создание таких ресурсов в расчете на будущие войны стало пунктиком отечественных военных. По некоторым данным, СССР к моменту своего распада накопил достаточно вооружения и обмундирования (не считая всего остального), чтобы враз поставить под ружье пятнадцатимиллионную армию. К этому надо добавить мобилизационные производственные мощности, существовавшие и на оборонных предприятиях, и в мирной промышленности.
Львиная доля всего этого досталась России. Но сами военные сейчас очень туманно представляют, что из советского наследства у них имеется, что им из этого наследства нужно и зачем.
В ноябре 1997 года на заседании Совета обороны при президенте выяснилось, что до сих пор основным руководящим документом по мобилизационной подготовке экономики остается разработанный еще в 1986 году мобилизационный план. Этот план, в частности, предусматривал поставки армиям стран — участниц давно ликвидированного Варшавского договора. В следующий раз к этому вопросу вернулись в 2001 году. Тогда Владимир Путин на заседании Совета безопасности заметил, что «наша экономика перестала быть директивно-плановой, а мобилизационные правила действуют еще со времен царя Гороха». С тех пор вопрос не обсуждался, по крайней мере публично.
«В Министерстве обороны нет полной информации о мобилизационном ресурсе, — говорит собеседник “Эксперта” из военных кругов, — часть информации осталась в архивах Госплана, часть — где-то еще. Надо хотя бы собрать информацию обо всем этом механизме, а этого до сих пор не сделано».
Дефицит целей
Министр Анатолий Сердюков, возможно, руководствуется самыми благими побуждениями, когда изучает перспективы сокращения избыточных офицерских должностей и освобождается от военного имущества, которое считает ненужным. Но в глазах генералов из Генштаба все это может выглядеть прямо противоположным образом — как попытка гражданских «распилить по-быстрому» самые лакомые куски. «Создается впечатление, что они (гражданские руководители Минобороны. — “Эксперт”) кусочничают, пытаются выдернуть и продать то, что подороже», — такие мнения приходится слышать нередко.
И не стоит объяснять это одним только консерватизмом или коммерческим интересом военных. Тем более что Юрия Балуевского большинство собеседников «Эксперта» оценивают как человека профессионального, разумного и порядочного. «Возможно, в Генштабе осознают сложность проблемы и недостаточность знаний о ней и поэтому предлагают не рисковать и не трогать то, что не до конца понятно», — заметил один из отставников, служивший еще в советское время.
Снять взаимные подозрения и прийти к согласию было бы проще, если бы руководители страны и военного ведомства четко понимали, к какой именно войне они готовятся. Однако никакого более или менее развернутого документа, в котором бы это определялось, не существует. Действующая военная доктрина состоит из столь обтекаемых формулировок, что вполне может быть принята для любой страны мира, от США до Зимбабве. Кстати, в армии доктрину называют «маниловской» в честь ее основного автора генерал-полковника Валерия Манилова, бывшего замначальника Генштаба, а ныне сенатора, сделавшего карьеру в газете «Красная звезда». «Наша военная доктрина писалась для людей, которые только вчера узнали о военном деле, для профессионалов она не дороже туалетной бумаги. Там не сказано, кто враг и как мы планируем воевать, а без этого я не могу сказать, сколько и какого оружия и сколько дивизий мне понадобится», — говорит один из офицеров Генштаба.
Отсюда метания наших военачальников в вопросах военного строительства. Достаточно вспомнить, как бывший главком ВМФ адмирал Владимир Масорин заявлял, что в течение ближайших 20 лет флот должен получить шесть полноценных авианосных ударных групп. Заявление, заметим, доктринальное. Строительство авианосцев предполагает боевые действия против слабых в военном отношении противников, поскольку в случае войны против государства с новейшей армией авианосные группы будут без труда уничтожены противокорабельными ракетами (кстати, такие ракеты есть и на вооружении у России). Кроме того, раз уж мы строим авианосцы, то военные действия собираемся вести вдалеке от собственной страны — где-нибудь в Юго-Восточной Азии. Ранее другой главком — адмирал Владимир Куроедов утверждал, что в Министерстве обороны разработан план строительства ВМФ на период до 2040–2050 годов и по этому плану предполагается строить фрегаты и корветы, а отнюдь не авианосцы. Объемности картине придавали комментарии, которые высказывали в отношении этих заявлений отечественные военные эксперты: «Что вы, какой перспективный план, просто фрегат легче продать за границу, чем авианосец».
Место для дискуссий
Строительство Вооруженных сил — штука не просто дорогая, но еще и очень трудоемкая. «Соединенные Штаты почти десять лет разрабатывали закон Голдуотера-Николса, который регламентирует полномочия и функции руководителей американского военного ведомства, — говорит Андрей Кокошин, действительный член Академии военных наук, депутат Госдумы ФС РФ, в прошлом первый замминистра обороны. — Дик Чейни и Колин Пауэлл считают, что этот закон стал одной из главных составляющих успеха операции “Буря в пустыне”».
Источник бесконечных трений между министром обороны и Генштабом — недостаточно четкое распределение функций и баланс полномочий между ними. Не стоит обольщаться — на устранение всех шероховатостей у нас уйдет не меньше сил и времени, чем у американцев. Непросто будет и написать эффективную военную доктрину, и разобраться с мобилизационным ресурсом. Беда, однако, не в том, что не хватает возможностей, а в том, что не заметно даже движения в сторону осмысленного строительства Вооруженных сил.
Запуск такой работы — вопрос не военный, а политический. Армия вынуждена жить по «маниловской» доктрине не потому, что другую некому написать, а потому, что настоящая доктрина не востребована политическим классом. В России так и не появилось площадки, на которой гражданское и военное руководство страны (в самом широком смысле — от министра до депутатов и сенаторов) могло бы обсуждать, какая армия нам нужна и к какой войне мы готовимся. Такое обсуждение помогло бы избежать ошибок. Да и накал конфликтов в военном ведомстве был бы куда ниже, если бы удалось организовать диалог между теми же офицерами Генштаба, гражданскими менеджерами Минобороны, законодателями, военными экспертами.
Здесь важно, как будет действовать верховная власть. Обычно при таких столкновениях, как между Сердюковым и Балуевским, Кремль принимается либо мирить соперников, либо их менять, либо поддерживать баланс между ними. На самом деле задача совсем в другом — создать политический механизм военной реформы.
